— Жанкожа, позови Аманбаева! — приказал Азмуратов.
— Зовите его или не зовите, господин командир, а намерения его уже известны, — прохрипел Аблаев и кивком головы указал на шагнувшего к двери юношу, как бы говоря: «С этим тоже будь осторожней».
— Ладно, подожди звать! — отменил свой приказ командир.
Ему понравилось, что Аблаев не доверял и молодому юнкеру. Помолчав, командир сказал Аблаеву:
— Последите, чтобы никуда не уходил.
Аблаев с готовностью кивнул. Он уже обдумал, как будет сторожить Сальмена на квартире.
Глава тринадцатая
Жоламанов и Ораков почтительно вскочили, когда огромный Мамбет ворвался в дом. Среди сотников Мамбет был старшим и по возрасту, и по чину, в свое время ворочал всеми интендантскими делами Джамбейтинской дружины.
— Ну, где твой Кара-Таяк?[10]— спросил Мамбет Жоламанова, едва переступив порог.
Кара-Таяком он называл офицера из Уила, но Нурум не сразу сообразил и с улыбкой глянул на Жоламанова, как бы спрашивая: «А это еще кто такой?»
— Кара-Таяк сейчас на квартире, в доме возле речушки, — доложил сотник. — Мы с Батырбеком ждем вас, чтобы обсудить это дело.
Нурум залюбовался Мамбетом: «Ну и наградил тебя аллах силой! Мышцы так и распирают одежду. А говорит-то как?! Словно колотушкой бьет… Сердце у него, наверно, львиное, не знает страха…»
— Зови! — зычно сказал Мамбет.
Жоламанов отправил двух джигитов за старшиной юнкеров.
— Будьте повежливей. Они сейчас вроде наши гости, — предупредил сотник джигитов.
Жоламанов стал делиться с Мамбетом своими соображениями.
— Офицер у них образованный, такой же высокородный чистоплюй, как братья Досмухамедовы и Гарун-тюре. Вопят о свободе, о равенстве, а сами презирают простых казахов. Я не верю, что они поднялись против велаята и хотят присоединиться к нам!
Батырбек покосился на Мамбета.
— Ты разве не из таких? Тоже офицер, но пришло время — ты отделился от своего косяка, от Кириллова к нам пришел. Разве не так? — спросил Мамбет, в упор глядя на Жоламанова.
Такого оборота Жоламанов не ожидал.
— Это совсем другое дело, Маке. Я — не «белая» кость, а такой же, как и вы и по образованию, и по натуре. Тут и говорить нечего… — запнулся Жоламанов, обидевшись.
— Значит, обмануть нас хотят? Зачем? Что им надо, как по-твоему? — резко спросил Мамбет.
— Настоящий враг изворотлив, хитер…
— Ни черта они нам не сделают! — отрезал Мамбет.
Он шагнул к окну, стал смотреть на улицу. Батырбек и Орак молчали, но подозрение Жоламанова смутило их, оба нахмурились.
Совершенно разными по характеру были эти пятеро джигитов, выросшие в различных уголках на первый взгляд однообразной степи.
Мало-мальски осознав себя, уже полных двадцать лет Мамбет шел наперекор всему, не глядел по сторонам, точно сорвавшийся с крючка рассвирепевший сазан. Всем своим видом он сейчас говорил: «Всколыхнул я всю Орду, замордую строптивых! Вот и чванливое офицерье потянулось ко мне!» Поход в Уил был для него пройденным этапом, теперь он хотел провести отряд туда, где лучшие сыны казахов хотят водрузить знамя свободы.
Жоламанов, не обладая решительностью Мамбета и находчивостью Орака, порою стеснительный, мнительный, сейчас мечтал об одном: скорее добраться до Галиаскара, до большевиков. Вполне возможно, что Жоламанов стал сотником у повстанцев по совету своего родственника Гали-аскара. Когда Джамбейтинский велаят принял решение оказать помощь казахам, захватившим Уральск, большевик Алибеков прислал к Жоламанову человека с наказом — поднять дружинников на восстание. Восстание вспыхнуло само по себе, но довести начатое дело до конца стало теперь главной заботой Жоламанова. Сейчас он не верил ни одному офицеру и был убежден, что Уильский кадетский корпус коварно хитрит. Он весьма сухо обошелся с прапорщиком и нетерпеливо ждал Батырбека и Мамбета. А теперь вот долгожданный Мамбет рубит с плеча: «Разве ты не из таких же?!» Что ему скажешь? Объяснить, что я сочувствую большевикам? Разве и так не видно, кто кому сочувствует?!»