-Гляньте на её! – встала руки-в-боки, свекровь. – Решила на мово сынка байстрюка нагорбить?
-Маруся, - грозно окликнул свёкор.
-Я Маруся! Я! Сыну таку судьбину хотишь? – всё сильнее взвивалась женщина. – Приблуду в избе доржать?
-Замолчи, - гневно сверкнув глазами, подскочил на ноги мужчина.
-Маманя, да об чём ты? – хлопнула испуганно глазами Дуня.
-Ишь, девку невинну из сябя корчит! У, змеисща, - схватив кружку, Маруся зачерпнула булькающее варево и плеснула в сторону снохи. Кипяток хлестнул по полу, растекаясь лужицей. В тот же миг ладонь мужчины хлёстко оставила покрасневшую враз пятерню на щеке свекрови.
-Ты меня? – удивлённо раскрыла рот она.- Ты же слова дурнова не сказывал. А таперя за её брюхатую…
Дуняша, испугавшись не на шутку, не стала дослушивать и опрометью бросилась вон из избы, скатилась с крылечка, рванула через двор и вылетела на улицу, помчавшись к родным. Она краем уха услышала конский топот, почувствовала вонзившиеся в нутро раскалённые на огне ножи, кубарем прокатилась по дороге, увидела трёх всадников, галопом устремившихся в поля, и закрыла глаза, не в силах даже закричать.
К ней уже бежали односельчане, увидавшие случившееся:
-Молодуху кузнецову баре лошадью зашибли!
-Ужо не вусметь ли? Глянь, не шевелица!
-А кровищи-то!
-Копытом, видать вдарило.
Кто-то позвал Фёдора, осторожно приподнявшего её голову и зовущего:
-Дуняшенька, кровинушка! Как же? Пошто?
А трое друзей весело смеялись, предвкушая удачную охоту, даже не обернувшись, чтобы узнать, что сталось с крепостной. Особенно радовался в душе Николя, чувствуя удовлетворение отмщения за ночное унижение. Он ласково потрепал коня по загривку и, присвистнув, стегнул, добавляя скорости.
Приходила Дуня в себя долго, не с первого раза разлепила веки, вместо просьбы попить из горла вырвалось хриплое мычание.
-Донюшка, - рядом сразу же оказалась Христя, смачивая растрескавшиеся губы мокрой тряпочкой. – Уж ты, горюшка моя. Уж ты, моя кровинушка! Мы ужо и не чаяли, а ты очнулася. Охти, а тятенька-то с бабанькой не увидали. А как молила-то я Царицу небесную покамест в жару да бреду ты металася.
-Ну, будя причитать-то. Оживела она, - подошла к ним Марфа. – Подит кось потрапезничай, помяни свекровушку. А я догляжу покамест.
Дальше расслышать не удалось от шума в ушах, и вновь опутала дурная немочь и темнота.
В следующий раз очнуться оказалось легче, даже удалось чуть пошевелиться, но вновь пришлось замереть от прострелившей ногу боли.
-Охти, да куды ж ты, - вновь запричитала Христя. – Лежи ужо. Кость-то невпопад сращится, коли покоя не давать.
-Нат ко попей, - теперь уже Варвара совала к губам холодный край кружки.
Две матери в четыре руки напоили, обтёрли и переодели в чистое.
Когда Дуня более-менее пришла в разумение, Христя всё и поведала:
-Тятя, како увидал табя, разума лишился. Подкараулил барчука в лесочке и отходил вместе с другами евойными. Кулаки-то у Фёдора пудовые. А через три дни из губернии отряд его и зарестовал, да на каторгу. Потому на барина руку поднял, знамо смутьян и бунтарь. А бабка Василиса замертво разом и упала. Так оне, окаянные, схоронить не дозволили. Увели не прощамшися с мамашею по хрисьянски-то. От так и быват: беда пришла, за собою горе привела. А Варвару из усадьбы погнали, грозилися продать на мануфактуры. Да барыня Лизавета Абрамовна заступилася. Больно боялася, не сдюжишь ты, помрёшь, кому кружава вязать, вот и догляд велела. Она и ниток новых прислала. Вяжи-не хочу. А Маруську кузнец сильно побил. Она таперя смирна. А он от ей в кузню жить ушёл. К тебе заходил, спрашивал. Сказывал не отрекётся ни в жисть, внучка жалел сильно.
-Внучка? – зацепилась за последнее слово Дуня.
-Охти, горюшко. Непраздна ты была, - шмыгнула носом Варвара. – Рабёночек был. Скинула ты.
17
Всю осень Дуня пролежала в избе. Нога срасталась тяжело, долго. Бабка Власиха несколько раз приходила смотреть:
-Тута и тута хрякнуло. Гожа голова стукнулася токма малясь, без кровушки. Об землю, не обо камень. Нето стала бы полоумной али помёрла бы. Шумить в голове-то? Пальцами шевелишь? Покажь. Ты руки-то не береги, шевели шибче, нето работать разучишьси. А нога поправится. Будешь Дунька-хромоножка, - подмигнула ей. После каждого визита оставляла матерям вонючих настоек для втирания и уходила до следующей седьмицы.