Потому, увидав у околицы уже знакомые кудри, торопливо пошла, прихрамывая, навстречу, позабыв и грабли с плеча снять.
-Не бросила надежду, бабонька? – усмехнулся Степан. – Далеко угнали тятю твоего. Зарентуйская каторга под Нерчинском. Слыхала?
-Как же я дойду до тудова? – ахнула Дуня. – А идтить седмицу, аль две?
-Эх, темнота неграмотная. Это же Восточная Сибирь! – пояснил парень и, поняв, что и это ничего не говорит крестьянке, пообещал. – Я тебе на листе напишу названия. Только ты в управах спрашивай, как дальше идти или ехать. Эх, обманут, ведь, тебя в дороге, да и денег много уйдёт.
-А деньги будут, - обрадовалась Дуня. – У меня кружава наплетены.
-Эх, святая простота! И как с вами новую жизнь-то строить? - почесал затылок Степан. – Давай свои кружева. Уж помогать, так помогать.
-Ты чегой-то к бабе чужой пристаёшь? – рядом оказался дядька Борис. – А ну, Дуняша, ступай со скотиной помочь. Я сам тута.
Спорить со старшим не стала, надеясь, что Степан никуда не уйдёт и дождётся обещанных вязаний.
Собравшаяся вечерять семья долго спорила над затеей Дуняши. Особенно сильно бурчал дед Тихон, мол, не бабье это дело. Но в конце порешали. Ехать с Дуней ходящему бобылём Егору. Тут и Митяй увязался:
-Я можа, тож сеструху доглядывать хочу. И свет белый повидать! Случись чаво, одному Егорке трудно придётся. Так-то сподручнее станется.
А следом и обе матери:
-Пошто мы тута два рта нахлебных? А тама всё одна семья!
Напросился и Степан в попутчики, дорогу показать, да и самому доехать до места в сохранности. Дед Тихон посмеялся в бороду на хитрость евоную, но перечить не стал. Степан убеждал не откладывать до окончания жатвы, стращая лютыми морозами ещё до октября. Порешили отрядить уже на субботний день.
Путешественникам выделили старую телегу, молодого жеребчика. Дед Тихон, перекрестившись, достал из-за образов в красном углу припасённые ассигнации, выделив ажно 26 рублёв (7,4 рубля серебром), отдал Егору, как старшому мужику:
-На расход подорожный, - кашлянул в кулак. – А ешо наткась, Дуняха, бабка Василиса табе отдать наказывала, как первенец народится. Да ужо, пущай, таперя возьмешь. Кода свидеться приключится? Може и не приведёт Господь ужо, - снял с образницы староверскую икону Богородицы и трепетно отерев рукавом рубахи, благоговейно подал в руки внучке.
Когда повели Цыгана в кузню, подковы набить, Данил топор с пилою отдал. А вечером принёс Дуняше шесть уральских белых червонцев (платина, номинал 12 рублей серебром), наказал за пазуху запрятать и сберечь на чёрный день.
-Батя, откедовать богатство-то? – подивилась сноха.
-Не боиси, не грабленное. Прежний барин одарил. А пошто, не твово ума. Запрячь лучшее и никому не кажи, убить могут, - проворчал свёкор.
Варвара шепнула, мол и «у ей прибыток схоронен, сложены подарки барски медяками; рублёв осьмнадцать, как есть; да серги поломаны золотые, молодой барыней Милавой в сердцах в сад брошенные, поругамшився со барчуком ейным».
-Небось и я чаво-ничаво наработала, - проворчала Христя. – Кружава мои в узле вона запрятаны вместе с платком, свекровушкой вязаным. А ето барыня Лизавета Абрамовна по особливому расположению духа одарила, - достала из запазухи серебряный крестик, подвязаный на верёвочке. – На крайнюю нужду хороню. Дуняша, нитки-то, нитки не оставь. Всё будет с чаво мастерить, и то хлеб!
Бросив в телегу два мешка овса, короб с мукой, крупами и солью, холщовую суму с луком репкою, на чём особо настаивал Степан, привязали к заднику малый сундук с зимними тулупами и лаптями да кой-какой одёжей, да плетёнку с тремя курями и петухом надёжно приладили, чтоб птица не билась и не голосила почём зря.
Слёзно простились и отправились в путь. Баб заставили усесться в телегу, чтобы не задерживали коротким шагом, а братья и знакомец шагали рядом.
Не знали Дуняша с родными насколько обширна Империя Российская. Ни раз пришлось «испужаться до смертушки» пока торопились через тайгу, поспешая за колонной каторжан. Это им в Тобольске знающий человек посоветовал, сказывал, сами сгинут и не доедут. А тут тебе и конвой с оружием, да и людно как-никак.
До места и вправду добрались по морозу. Степан их в Нерчинске оставил и своей дорого пошёл. На обещание молиться о здравии его, лишь растянул губы насмешливо, крикнув:
-Свидимся!
Конвоиры по-началу всё отогнать их пытались, потом пообвыклись, перестали обращать внимания. А Дуняша с мамашей своей всё чаще вслух мечтали, как Фёдора увидят, да как рад он будет.
На саму каторгу им проезда не дали. Пришлось селиться в деревне пососедству. Напросились на постой к справной семье, заодно и в работники нанялись.