На какое-то краткое, мимолетное время Галина оттаяла и наслаждалась особым счастьем быть abuela.[53] Приезжая с игрушками в Фортул, она ничем не отличалась от всех остальных людей, навещающих внуков. Всем говорила, что Клаудия живет там, потому что ее муж работает на рафинадном заводе. А сама не наведывается в Боготу, поскольку ребенок еще слишком мал для путешествий. Что дочери приходится постоянно сидеть дома из-за плохой погоды или потому, что у Софии аллергия на солнце.
Но вот наступило время, когда притворяться стало больше невозможно.
Как-то раз Сальма возвратилась с рынка чуть не в обмороке. И сообщила Клаудии, что какие-то люди задают всем вопросы. И показывают фотографию. Клаудия вспомнила, что в первый день плена, на допросе у Риохаса, ее, стараясь сильнее унизить, фотографировали голой в различных позах. Даже заплывшими от побоев глазами она видела сполохи фотовспышек, сверкавшие, словно римские свечи.
Пришлось переезжать.
Возлагать тяжкую ношу на других знакомых семьи.
А ноша и вправду была нелегкой: люди прекрасно понимали, что, привечая Клаудию, подвергают себя опасности. На ходу организовали новую систему. Теперь ей приходилось все время мотаться: туда, сюда, снова туда. По друзьям и родственникам, которые, подавив страх, на время предоставляли ей убежище.
Клаудии нелегко было ощущать себя нежеланной родственницей. Обузой, альбатросом. Альбатросы – предвестники смерти. И она так же могла накликать на людей гибель. Клаудия проводила в доме или квартире от нескольких недель до нескольких месяцев, а затем уезжала. Обычно среди ночи. Она научилась собираться очень быстро и брала с собой только самое необходимое, чтобы в очередном прибежище ощутить себя хотя бы немного дома.
Постепенно напряжение стало спадать. Слухи о полувоенных людях, которые спрашивали о молодой женщине с ребенком, начали стихать, затем вовсе заглохли. Страх сменил заведенный порядок: остановки Клаудии в одном и том же доме сделались продолжительнее. София из грудничка превратилась в девчушку – как-то внезапно, как показалось Галине, которая каждый раз, наведываясь к дочери, отмечала, как выросла внучка. Клаудия тоже поправилась, ожила. Теперь она решалась выходить с дочерью на улицу, правда, прятала лицо под солнечными очками и широкополой соломенной шляпой.
Иногда во время таких прогулок ее сопровождала Галина. Она даже позволяла себе мечтать, что жизнь может наладиться. Прошло уже четыре года. Стоило вчитаться в газеты, и становилось ясно, что у Риохаса появилось множество других забот. Его грозили выдать Соединенным Штатам по обвинению в контрабанде наркотиков. Может, он уже забыл о Клаудии? О них обоих? Может, теперь ему на них наплевать?
Когда они гуляли втроем и, взяв Софию за обе ручки, переносили через парапет, в это можно было поверить. Позже Галина поняла, что Риохас хотел именно этого. Чтобы они решили, что все позади. Немного расслабились – стали беззаботнее, даже беспечнее. Перестали заглядывать за все углы.
Галина так и не узнала, как это случилось.
Как точно это случилось. Ей не суждено об этом узнать. Она может только догадываться, а от этого ей еще тяжелее. Потому что воображение преподносит такие кошмары, которые раньше и не снились.
Кто-то вычислил Клаудию. Это единственное, что ей было известно.
Дочь в панике позвонила матери, но наткнулась на автоответчик. Галина до конца дней будет винить себя за то, что в тот день пошла в магазин. Открыла холодильник и увидела, что надо купить кое-что из еды. Будет часами, днями, неделями и годами представлять, что произошло с ее дочерью, пока она занималась повседневными заботами. Терзаться единственным вопросом: если бы она тогда осталась дома, сумела бы спасти Клаудию?
Когда Галина возвратилась домой, случайно нажала на клавишу автоответчика и услышала явно испуганный голос дочери, она поняла: делать что-либо уже поздно.
Обуздала панику и поступила так, как обычно поступают люди, если им звонили: перезвонила сама. Ответил дядя Клаудии, у которого она жила последние полтора месяца. Он сказал, что не знает, где Клаудия. Ни она, ни ее дочь. Наверное, пошли погулять.
«Кто-то заметил меня на рынке». Вот что прошептала Клаудия в телефон.
Она не стала ждать, когда дядя вернется домой, – то ли из чувства самосохранения, то ли желая оградить его от неприятностей. Собрала Софию и убежала. Позже заметили, что пропали ее вещи, но не все: кое-что из одежды Софии и маленькая фотография, где были сняты вместе бабушка, дочь и внучка. Эту карточку Клаудия каждый раз умудрялась перевозить из одного потайного места в другое.