Танк Куценко за номером семьдесят два на предельной скорости устремился вперед, стреляя с ходу. Здесь не было возможностей для маневра: остальные последовали за ним тремя быстрыми змейками.
Деревня внезапно ожила, из-за домов и сараев вылезли немецкие танки, гулко захлопали пушечные выстрелы. Запрыгали огни.
Куценко казалось, что он уже проскочил опасную зону, когда на их пути выросла какая-то темная громада. Он успел крикнуть механику-водителю: «Танк». Тот резко дернул рычаг, машина стала разворачиваться.
Немецкий танк выстрелил почти в упор. В башне на миг стало светло, протяжно завыла броня, и мелкие осколки окалины больно впились в лицо.
«Рикошет», — подумал Куценко, трогая мокрую от крови щеку, и скомандовал:
— Полный вперед!
Они мчались вдоль деревенской улицы, подмяли гусеницами телегу, оставленную кем-то прямо на дороге. Куценко видел в прицел бегущих немцев, еще один их танк, уже подожженный и почти въехавший в дом, наш танк с сорванной гусеницей.
Нестерпимо болела голова, глаза заливал кровяной поток. И все же Куценко отчетливо понял: нескольким танкам удалось вырваться.
Удалось сделать то, что и сам он и Шубников считали совершенно невозможным…
Позади в предрассветное небо поднимались черные столбы дыма. Танк за номером двадцать семь косо встал, почти поперек дороги. Башня не двигалась — ее заклинило. Вместо лобового пулемета чернела дыра. Верхний люк со скрипом открылся, и из башни вылез человек в очках с разбитыми стеклами. Он увидел рядом другой танк, вставший у большого бревенчатого строения, крикнул:
— Эй, кто там живой?
Из-за сарая вышел маленький танкист в ватнике. Узнал Козловского, приложил ладонь к шлему.
— Товарищ подполковник, докладывает механик-водитель старшина Ахметов. Командир танка лейтенант Голубев ранен.
— Где танк комбрига? Где семьдесят второй?
Старшина молча указал на черный столб дыма, тянувшийся от едва различимого в темноте остова машины, у последних домов деревни.
Козловский сорвал с головы шлем. Помолчав с секунду, сказал срывающимся голосом:
— Ахметов, видите вон ту опушку леса? Направляйте туда всех наших. А через двадцать минут двигайте туда и свою машину. Понятно?
— Все понятно, товарищ подполковник. Старшина опять вскинул руку к шлему.
Шубников сидел против генерала армии за столом так, как вышел, — в полушубке, в шапке-ушанке, в валенках, от которых валил пар и на пол стекали тонкие струйки грязной воды.
Он говорил, генерал армии слушал. Впрочем, слушал не очень внимательно, вспоминал: «А ведь мы с Шубниковым знакомы, и хорошо знакомы, вместе служили в тридцать пятом году. Шубников тогда командовал отдельным танковым батальоном окружного подчинения, я — кавалерийской дивизией. Встречались в Смоленске на окружных сборах. Помнится, был даже у Шубникова в гостях. Жена у него такая чернявая, учительница. Нет, врачиха. Точно, врачиха». Выходит, почти друзья.
Однажды на окружных осенних маневрах танковый батальон Шубникова придавался его кавдивизии, и потом на разборе командующий округом Иероним Петрович Уборевич хвалил их обоих. Хвалил за четкое взаимодействие. В пример ставил прочим, тем, у кого на марше танки заплутались между тачанок и обозов.
Да, много воды утекло с той смоленской поры. Мог ли он подумать тогда, что ему всего через пять лет придется брать на себя такую ответственность, какая свалилась на его плечи теперь. Был командующий округом, были другие военачальники в Москве, в Киеве. Но что сейчас думать об этом! Случилось так, что в его руках огромный механизм, миллионы людей. И старый смоленский дружок танкист Николай Шубников со своим корпусом тоже часть этого гигантского механизма.
А с Шубниковым все-таки надо было бы, наверное, поговорить по-другому, сослуживцы ведь. На «ты» были. Обняться, что ли?
Генерал армии быстро отогнал от себя эту сентиментальную мысль, как делал всегда, с начала войны. Сколько он встречал на войне старых сослуживцев — и по кавшколе, и по Белоруссии, и по Украине — в разных званиях, разных положениях; и нашедших себя в этом пекле, энергичных, грамотных командиров, и растерявшихся, неумелых — всяких. Не та война, чтобы заниматься сантиментами. Здесь не до лирики: помнишь, дескать, как жили-были, как гуляли-пировали. С немцами воевать — дело серьезное. Это генерал армии понял уже на второй день войны в сражении под Луцком, где он пытался ударить немцев танками во фланг. Кстати, Шубников там как будто тоже был? Ударить ударили, но надолго задержать продвижение противника не удалось. Впрочем, почти на неделю задержали. Тогда это было немало.