— Ну, «горбатые», довольны своей работой?
— Ты еще, друг, откуда? — отпарировал Веня. (Всегда было не по нутру, когда «снобы-истребители» называли его любимцев Ил-2 "горбатыми".)
— Вот те раз! Мотаюсь за ними, прикрываю им хвосты, а они ворчат.
— Ого! — смекнул Зенков. — Ты не из девятки ли, что вернулась из-за низкой облачности?
— А хоть бы из девятки, — обиделся лагговец. — Вернулись восемь. Я — девятый.
"Лагг" настолько приблизился к крылу Зенкова, что Веня отлично видел загорелую физиономию парня в шлемофоне. Тот тоже глядел на него с интересом.
— Эх, черт! — расплылся Веня. — Грешным делом, думал: нет героя нынче завзятей, чем я сам! И тут на тебе!
— Не фасонь, комэск, я тебя знаю! — усмехнулся истребитель.
— Прекратить болтовню в эфире! — оборвал чей-то голос. Они уже пересекли Ильмень-озеро и летели к своему аэродрому.
5 марта 1942 года, когда шестерка «илов» Зенкова заходила на посадку, в Кремле готовилось к подписанию постановление Государственного Комитета Обороны о соединении действующих дальнебомбардировочных частей в авиацию дальнего действия (АДД) с подчинением непосредственно Ставке Верховного Главнокомандования.
Разумеется, никто из наших скромных героев о подписании этого постановления в то время ничего не знал. Вместе с тем именно в АДД, как мы увидим, решалась дальнейшая их судьба.
Вениамин Дмитриевич Зенков как бывший летчик-дальнебомбардировщик был приказом переведен в АДД в самом начале лета 1942 года. Штурмовики с грустью расставались со своим любимцем — «колдуном» Веней. А военком 175-го штурмового авиационного полка, расцеловав его по-русски троекратно, вручил ему такое письмо:
Боевому другу, другу дней священной Отечественной войны, истинному герою в борьбе за нашу социалистическую Родину против озверелого фашизма — В. Д. ЗЕНКОВУ.
Помни 175-й ШАП,[10] его славу, его боевые дела, в которые ты вложил много сил и энергии. Полк тобой гордился и будет гордиться. Память о тебе в полку будет двигать всех нас на новые подвиги, на новую славу.
ЗА РОДИНУ!
Желаю успеха на ново и работе.
Военком 175-го ШАП А. ФЕДОРОВ
Волховский фронт. 15.6.42 г.
"Думать надо!" — любил говорить новый командир особой дальнебомбардировочной группы Борис Владимирович Бицкий.
Он смотрел летчику в глаза, но говорил доверительно, не намереваясь обидеть, а лишь желая напомнить очевидную истину.
— Значит, договорились: впредь будем думать. И пожалуйста, не стесняйтесь напоминать это почаще подчиненным. А то немцы обходят нас там, где мы ленимся глубоко думать.
Бицкий пришел в дальнебомбардировочиую авиацию из Гражданского воздушного флота. Как на гражданской службе, так и на военной сам он этой истины — что весьма полезно думать прежде, чем делать, — никогда не забывал, и дела его группы стали выделяться изобретательностью, нередко дававшей успех там, где его можно было уже и не ждать.
Штурман Константин Иконников не раз с улыбкой повторял про себя это бицковское "думать надо!". Особенно, когда ловил себя на неотразимом желании проделать все в ином порядке: сперва сделать, а потом уж посмотреть, что из этого получилось. Вот тут-то напоминание Бицкого и избавляло его от легкомысленного экспериментирования.
Однажды, это было в конце зимы 1942 года, командир группы Бицкий вызвал к себе Константина.
— Штурман Иконников, слышал о вас. Вы летали с Шкутко, с Китновским. Да-с… А вызвал я вас вот зачем: намерен поручить вам выполнение особого задания, возложенного на нашу группу. Суть его — свободная охота.
Бицкий внимательно поглядел на Иконникова. Костя ждал, что командир вот-вот скажет: "Сами понимаете, определение "свободная охота" говорит о том, что нужно очень крепко подумать…"
— Вот именно!.. — улыбнулся Бицкий. — Вы уже догадались, что недотепу посылать на такое задание не только бессмысленно, но и вредно.
Иконников вытянулся и щелкнул каблуками. Глаза его смеялись, вид был уверенный, и это Бицкому понравилось.
— Ну вот и хорошо. О самой задаче я еще скажу. Теперь хочу спросить, с кем из летчиков вы предпочли бы лететь на это исключительно важное задание? Могу предложить двух: лейтенанта Вихорева и…
— Товарищ командир, разрешите лететь с Вихоревым, — попросил Костя.
— Вы не дослушали. Оба летчика друг друга стоят: оба отлично владеют техникой слепого самолетовождения.
— Уверен в этом и готов лететь с первым, кого вы назовете.
— Вы знаете Вихорева?
— Нет, не знаю.
Бицкий вызвал адъютанта, приказал пригласить Вихорева.
Вошел невысокий, худощавый человек в фуражке ВВС, но в кителе и брюках гражданского летчика (брюки были заправлены в кирзовые сапоги). Иконникова несколько удивила его экипировка, а летчик как-то странно козырнул, сложив ладонь ложечкой.
— Летчик первого класса Вихорев явился но вашему вызову.
Сдерживаясь, чтоб не улыбнуться, Бицкий сказал:
— Знакомьтесь. Ваш штурман, старший лейтенант Иконников.
Вихорев опять же странно, совсем по-граждански сложил в ложечку ладонь и подал ее Иконникову сверху, будто огибая невидимую волну перед собой.
— Здравствуйте, Вихорев. И к Бицкому:
— Зачем, простите, мне штурман? Четырнадцать лет летал без штурмана и ни разу не заблудился. Полагаю, что и на войне могу летать без штурмана.
Бицкий возразил:
— Вы не учитываете, что на войне нужно не только летать, но и бомбить. Вы ведь никогда не бомбили?
— Нет. Но надеюсь и это освоить.
— Все же лучше, если будет штурман. Словом, знакомьтесь, притирайтесь друг к другу, а затем я вас вызову и дам задание.
Как выяснилось из задания Бицкого, "свободная охота" имела целью блокировать три западных аэродрома, откуда предпринимались немцами налеты на Москву.
Эти аэродромы были известны, и теперь лишь требовалась исключительная дерзость в действиях одиночного экипажа.
В одну из следующих ночей Вихорев и Иконников, как следует все обсудив, вылетели на своем двухмоторном бомбардировщике Ил-4 на эту самую "свободную охоту".
Снегу в зиму сорок второго года выпало много. Ночь выдалась ясная, морозная, звездная, как в сочельник. Летят они — и видят под собой сказочное сверкание снегов, таких близких душе русского человека.
Прошли на запад на высоте четырех тысяч метров, благополучно миновали линию фронта южнее Вязьмы, обойдя самую гущу вражеских зениток, и совершенно беспрепятственно приблизились к одному из вражеских аэродромов.
Вот теперь вообразите: видят они немецкий аэродром, как на макете в классе. Вне всякого сомнения, идут полеты. То и дело вспыхивают прожекторы, освещая взлетно-посадочную полосу. Даже глазам не верится: "Как в мирное время!"
Их, конечно, здесь не ждали. Гул их моторов смешался с гулом немецких самолетов. Иконников предложил Вихореву зайти вдоль взлетной полосы, по оси ее, что тот и сделал, а штурман послал вниз две бомбы, всего стокилограммовых. Бросил их с небольшим разрывом, чтобы повредить первую и последнюю трети укатанной полосы и помешать, во всяком случае в эту ночь, тем, кто еще не взлетел, взлететь, а тем, кто в воздухе, сесть. Не отрываясь от прицела, Константин убедился, что попал, и дал Вихореву курс на Оршу, на другой заданный аэродром.
Пришли и сюда таким же манером, никем не замеченные, опять бросили парочку бомб и пошли дальше.
Идут на следующий, третий. И так им это дело понравилось, что настроение — хоть в пляс. Вдруг оба увидели идущий параллельным курсом с ними какой-то остроносый самолет. Еще посоветовались: "Не «ил» ли?"
Он шел с огнями, освещенный, как пассажирский самолет, словно бы на линии воздушных сообщений. Увидел их, помигал огнями. Они ему поморгали точно так же, и тогда Вихорев сказал Косте:
— Слушай, это фриц — «Хейнкель-111», клянусь своей тещей! И главное, он принял нас за своих. Давай зажжем огни, пристроимся к нему и потопаем следом. Он нас и приведет куда надо.
Иконникову предложение понравилось.
Вместе с «хейнкелем» они подошли к Витебску. Увидели внизу действующий аэродром. Вспыхивают огни, идут полеты, все чинно, мирно. Немец пошел на снижение, и Вихорев за ним снижается по кругу. «Хейнкель» дал зеленую ракету, выпустил шасси, и наш самолет проделал за ним все то же. Немцы зажгли прожектора, и он пошел на посадку, а наши в это время были на четвертом развороте. И тогда Вихорев убрал шасси и вышел на прямую вдоль полосы. Она была прекрасно видна, освещенная прожекторами.