Все замолчали, «горько» после этого никто уже не кричал — гости успокоились: сябрынский Женька и раевщинская Люська уважили их, поцеловались, как они того и хотели.
И вот теперь, в своем зрелом, почти осеннем возрасте, когда уже, кажется, узнал больше, чем осталось узнать, я с улыбкой вспоминаю то твердое мое детское решение никогда не жениться — решение, которое созрело в Лавреновом доме как раз тогда, когда Женька и Люська целовались. Я согласен был жить с Ленкой в одной хате, растить своих детей, даже спать с нею на одной кровати, но чтоб вот так, на свадьбе, перед всеми, целоваться?.. Целоваться, чтоб на тебя смотрела вся Сябрынь, Раевщина и даже булинский Монах в Белых Штанах? Нет! Не нужна мне такая женитьба!
После того как Женька и Люська поцеловались, к ним торопливо, глубоко засунув руку в карман, стал пробираться меж столов Клецка. Зацепившись за Демидькову ногу, он споткнулся и быстро выхватил из кармана руку — чтоб опереться на нее. Из руки выпали два алюминиевых колечка и покатились по полу. Кто был ближе, нагнулись, начали искать, а Клецка растерянно стоял и все подтягивал брюки, которые не держались без ремня. Ждал, когда найдут кольца. Наконец их подали: одно, то, что закатилось под стол, согнувшись, достал Монах в Белых Штанах, а другое около Сенчилова сундука нашла Хадосья. Сенчила тоже было наклонился и шарил по доскам рукою, покуда сам не кувыркнулся с сундука.
— Куда ты лезешь, дьявол? — крикнула на него Домна — она вместе с Шовковихой подняла Сенчилу и снова посадила на прежнее место.
— Сидел бы ты уж, помощник, — ласково журила Сенчилу и Шовковиха, обираясь от репьев и бросая их к порогу. — Чего ты прыгаешь, непоседа?
Холоденок рядом рассказывал своему брату:
— А ты слыхал, как Сенчила помирал? Слыхал? А как ожил? Нет? Тогда послушай. Открыл он глаза, смотрит на нас и молчит — будто слушает. А потом и говорит: «Кто-то косу отбивает». Мы слушаем, но ничего не слышим. «Брось ты, говорим, это у тебя в ушах звенит». — «Нет, говорит, отбивает. И знаете, кто отбивает? Туньтик». — «Брось ты, говорим, зачем Туньтику осенью косу отбивать?» — «Отаву, говорит, будет косить». Вышли на улицу — и правда отбивает. Туньтик косу отбивает. Так далеко, а он услышал. Первый звук, видимо, очень слышен.
А Демидька, повернувшись к Холоденку, говорил:
— Это же надо — дед такой веселый сегодня. Вот, гета, переберусь я в новую хату, а он пусть в мою старую переходит. Все же намного целей, чем его… И сени есть… И крыльцо также…
— Да, тогда хоть улицу выпрямим, — усмехнулся и Клецка.
Он уже подошел к молодым и, перегнувшись через стол, примеривался, чтоб надеть колечки.
— А на какой же руке, дядька, женатые носят эти кольца? — спросила молодая, и Клецка поначалу было растерялся, застеснялся, как-то по-детски улыбнулся, пожал плечами и, широко открыв рот, покраснел.
— Да на… да на…
— На правую, на правую руку, Марка, надевай, — подсказала Лаврениха.
Клецка обрадовался, повеселел и взял за длинные пальцы Люсину руку. Кольцо было как раз, наделось легко. А Женькино Клецка долго крутил на пальце, а оно не проходило за косточку.
— Ладно, дядька, я сам его, может, надену потом.
— Нет, Лавренович, — стоял на своем Клецка. — Надо сейчас.
Он старался — даже язык высунул — и наконец все же каким-то чудом надел тесное колечко на толстый Женькин палец.
— Так я же его, дядька, теперь не сниму.
— Савку попросишь, тот в кузнице поможет, — пошутил кто-то.
Но Клецка будто и не слышал шутки. Он взял молодых за руки, соединил их в своей ладони и пожелал:
— Носите их долго, а живите в мире и дружбе еще дольше…
— А моя же ты доченька, — неожиданно заплакала раевщинская Авдоля, мать молодой. — Лелеяла я тебя, лелеяла, а ты вот и выпорхнула из нашего гнездышка…
— Переставь ты, мама, не на тот же свет отправляешь, — успокаивала ее молодая. — Я ведь буду часто приходить к вам.
— Пусть себе и часто, но ты же не со мною теперь жить будешь.
Увидев, что заплакала и молодая, Лаврен стал успокаивать ее мать:
— Ну чего ты, сватья, плачешь? У нас ей не хуже будет, чем дома. — И сам крикнул: — Горько!
После того как молодые поцеловались опять, Горлач подсел к столу, где разговаривали Микита, Демидька и Монах в Белых Штанах. На край скамьи присела и Ядоха. Мужчины снова заговорили про Настачку.
— Вы хотя бы, бабы, сходили проведали роженицу — может, чем помочь ей надо, — повернулся к женщинам Рогатун.
— А мы вот со свадьбы и зайдем, — ответила Ядоха. — Будто без тебя, черта этого, мы и не знаем, что делать надо.