Когда мы простились с кузнецом и вышли в зиму, ты, помнишь, сказал мне о нем:
— Хороший специалист этот Слонкин. Он недавно из Калининградской области к нам приехал. В колхоз мы его приняли… Видишь, вон там мы строим два двухквартирных дома? Летом закончим и дадим ему квартиру. Пусть едет, забирает свою жену, которая пока что осталась одна, да и живет себе как человек.
И я искренне тогда радовался за кузнеца, за тебя, что ты так просто понимаешь человеческую доброту, которая, видимо, всегда должна быть не какой-то там снисходительной «милостью руководителя», а обычной и необходимой во всех человеческих отношениях. О человеке, видимо, надо заботиться просто, чтоб ему не было неловко от твоего внимания, чтобы он об этом даже не знал и не чувствовал себя потом в долгу перед своим благодетелем.
Возле самого коровника, запыхавшись, нас догнал мужчина. По одежде я понял — не колхозник. Угодливо поздоровался даже со мной — так обычно здороваются люди, которые собираются у вас что-то просить.
— Едва догнал. А то пришел в амбар — говорят, был. Прибежал в кузницу — говорят, ушел, — еще не отдышавшись, начал человек и потом сразу выложил свою просьбу: — Михайлович, может быть, ты трактор нам дал бы?
— Вот видишь, и тебе трактор. А знаешь ли ты, что наша техника уже начала работать на полрайона? Вот и сегодня один трактор в «Сельхозтехнике», второй — в школе-интернате, третий — в ветлечебнице. И вот четвертый просишь ты. Так что мы — силами всего района — угробим технику колхоза «Большевик», а Шведову тогда что — сохой пахать землю придется? И все к Шведову идут. А почему в своем колхозе не попросил?
— Так этот не даст, Михайлович…
— А я, думаешь, дам? И я не дал бы, если б в какую другую организацию. А вам, конечно, грех отказывать. Иди скажи Комару или механику, что я не возражаю.
Когда человек отошел, я спросил:
— Откуда он?
— Да из Берестенова, из дома инвалидов. Дрова им надо вывезти. Я знал, что они все равно ко мне придут. Тот, видишь, председатель не дает, у того не выпросишь, а у Шведова, думают, все можно.
И потом, помолчав, добавил:
— А ты говоришь, что председателю хорошо, когда колхоз так близко от райцентра.
На ферме как-то тревожно и пронзительно ревели коровы — сегодня они впервые не вышли в поле. К тому же в теплые коровники доходит сладковатый запах первого мокрого снега, ветра, который успел пропахнуть зимой.
Коровы, видимо, чувствуют, что теперь уже их не поднимут в поле до самой весны: ничего не поделаешь — надо привыкать к сену, забывать о росистой траве.
А на улице — осенняя, может, потому и такая холодная метель. В теплые телятники, коровники и конюшни, из которых густо валит пар, жмутся нахохленные от безвременного холода воробьи да голуби. А влетев, отряхиваются от снега и в тепле с удовольствием расправляют, расслабляют свои крылья.
Тут же, в конюшне, дышат на руки в мокрых рукавицах тепло одетые женщины.
— Что, сегодня с воробьями в конюшне греемся? — спросил ты.
— Ага, греемся… Это мы, пока трактор вернется, — ответила невысокая, худощавая женщина и плотнее закуталась в длинный ватник.
— Этакой холодище, — то ли сам себе, то ли поддерживая женщин, говорит конюх Харитон Шелепов и ласково отворачивает голову жеребца, который, как равноправный собеседник, откуда-то сверху свесил ее в наш круг. — Коровы вой как ревут, зиму чуют.
— А моя мама так все говорила, что, если коровы ревут на первый снег, значит, он растает, зимы еще не будет, — отозвалась все та же говорливая женщина.
— Кто его знает, может, и примерзнет, — не соглашается конюх и снова молча отводит морду коня, который жует сено где-то у самых наших голов.
— А вон вчера были у меня из областного радио корреспонденты, так они говорили, что видели, как где-то за Витебском только еще лен стелют, — сказал ты, и по твоему лицу я понял: тебе приятно, что в «Большевике» все свезено, убрано, сделано.
— Так у них, видать, и зимы не будет, — снова поддержала разговор та же самая женщина и торопливо добавила: — Побежали, бабы, трактор едет…
В конторе, где с утра было так холодно, что, как говорят, хоть ты волков гоняй, теперь потеплело — пришел кто-то из механизаторов, отвернул гайки и выпустил из батарей воздух, мешавший циркуляции. Тепло сразу кинулось в мокрое лицо, в руки. И как приятно расслабляешься тут, отходя от пронзительного ветра, от снега, лепившего на улице прямо в глаза.