А еще по сводкам я заметил, что «Большевик» немного отставал и по вывозке удобрений. Но об этом я не спрашиваю, так как знаю, что своих торфяников в колхозе нет, а потому приходится далеко ездить, выпрашивать. А дадут ли — неизвестно. Ты, видимо, догадался, о чем я думаю, и сам начал:
— Может быть, ты видел также в сводках, что и торфокрошку мы возили не так, как надо передовикам. Хотя старались. Поехали, скажем, в Белево за торфом, а председатель тот не дал. Так и вернулись машины порожние. Возили немного из Осинторфа. Но это же очень далеко, больше сорока километров туда и назад. Наши шоферы только по одному рейсу успевали делать. Тогда я позвал Виктора Медвецкого и говорю ему: «Докажи ты им, Витька!» Парень он хороший, честный. И доказал — по три рейса в день делал, а то раньше и по два не хотели. Вот видишь, что стоит за обычным сообщением сводки «отстает с вывозкой удобрений…»
Через запыленное окно кабины видно, как немного поодаль от дороги падает на кочку жаворонок. Наверное, прямо в свое гнездо. И, наверное, как всегда, с песней, хотя песни здесь и не слышно.
— И с надоями было трудно. Понимаешь, все поздние отелы, коровы не доятся, а план требует своего.
Доехали до Аржавки. Отсюда, вот с этого пригорка, очень хорошо видно поле — мягкое, ухоженное, подготовленное к посадке картофеля. За полем, за невысоким кустарником слева видны уже животноводческие постройки. Справа густо идет под далекий лесок и само Анибалево. Нет, это все-таки не лесок — это просто обычные кусты. Леса же настоящего, куда ни посмотришь, не видно.
— Понимаешь, — снова вернулся ты к проблеме, которая и ведет тебя сегодня в Анибалево, — попросился к нам в пастухи Александр Мирошниченка, милиционер из Орши. Такой уж свойский парень, такой хлопотливый. Ну, — весь, понимаешь, сельский человек. Город ему вовсе чужой был. Он когда и в милиции служил, то едет куда-нибудь или идет — не пропустит, где клок какой травы сорвать, а то мешок соломы притащит, хоть она ему и не нужна. Словом, не пастух, а находка для сельского хозяйства. Он человек дисциплинированный, но пока что опыта нет. Его если в кустах, то корова иная так закрутит, что и сам не выйдет.
Ты немного помолчал, а потом признался:
— Хотят люди Аркадия Савельева, прошлогоднего пастуха, обломать немного. Какой-то он слишком задиристый, сварливый — любого человека зацепит, обругает. Вот потому пришлось Миколая Ефременку из строительной бригады в пастухи переводить. И ему в помощь Мирошниченку…
Возле коровника, который стоит на высоком пригорке, возле восточной стены, тепло прогретой ранним солнцем, уже сидели и стояли анибалевцы — ждали председателя. Мужчины молча, аккуратно держа над ладонями папироски, курили. Женщины старались и за себя и за них — они крикливо переговаривались.
— Глядите-глядите, вон Мирошниченка бежит и на ходу кнут вьет, — заметил кто-то.
— Огонь его знает, какой парень шустрый…
Вскоре на пригорок, запыхавшись, взобрался Мирошниченка — все бегом, бегом… Добродушная, сердечная улыбка, веселые, быстрые глаза. Темно-серый вылинявший милицейский китель с темноватыми полосами на плечах — от красных милицейских погон. В руках длинный, не довитый еще кнут.
Анибалевцев в таком сборе видел я впервые. Пока что я не знал, как кого зовут, где кто работает, а потому передам только разговор возле коровника, не называя, кто и что сказал.
Давай, Геннадий, послушаем, что говорят колхозники.
— Пускай себе и втроем пасут. Но чтоб каждый день втроем были, а не то что они через два дня каждый себе выходной брать будет…
— А то выйдет, что они, как и прежде, вдвоем будут стоять возле коров, а только будет считаться, что втроем пасут.
— Надо отлучиться — пожалуйста, пускай отлучаются. Но не каждый же день.
— Вдвоем, конечно, меньше напасешь, чем втроем. А коров ведь много: наших 32 да колхозных 114.
— Могут справиться. Но как? Вон на стадион выгони, положи кнуты, да и все: хочешь — тут кури, хочешь — домой иди… Коровы будут стоять, сушиться.
— Так скоро ли погоним?