Леня Васьковский подбирал сита. Возле него тоже торжественно ходили другие. Подсказывали. Советовали. Помогали — то сито подержат, то зерна насыплют, чтоб посмотреть, будет ли просыпаться.
— Ты понимаешь, — беря новое сито, вслух рассуждал Васьковский, — на земле ведь каждый месяц где-то жнут: мы сеем, а где-то жнут, мы зимою на печи сидим, а где-то жнут. И оно, видимо, всюду жатва — праздник…
Это сито как раз подошло. Когда Васьковский вставил его в сортировку, ты заспешил в контору.
Все, конечно, поняли, что тебя беспокоит, что волнует. В прошлом году «Большевик» взял первую квитанцию — колхоз первым в районе привез на элеватор новое зерно. Конечно, хотелось, чтоб и в этом году получилось так же, как в прошлом. И правда, как только мы вошли в контору, ты сразу же подошел к телефону и позвонил:
— Степан Васильевич? Шведов говорит. Степан Васильевич, сдавал ли уже кто новый хлеб? Пока что никто? Ну хорошо. Это я собираюсь первую машину прислать. Да, начали уже жатву. Вот сейчас через сортировку пропустим и Привезу.
А положив трубку, объяснил:
— Смолякову звонил, главному инспектору по заготовкам. Хороший дядька. Все вспоминает, как он у моего отца учился когда-то в школе. Ты его не знаешь? Он же в Зубревичах школу кончал. Правда, давно уже — до войны.
На мехтоку, куда мы вернулись, сортировка еще не работала: наверно, не так расставили сита — в отходы почему-то шло самое крупное, самое лучшее зерно. Пока все вместе переставляли сита, пока искали причину, на мехток пришла девушка из бухгалтерии.
— Михайлович, вас Смоляков по телефону разыскивал. Сказал, будто бы во дворе элеватора из колхоза имени Кирова машина стоит уже. Заготовку, сказал, только что кировцы привезли.
Этот слух скоро подтвердился: Салтанович действительно на какое-то время опередил «Большевик» и забрал первую квитанцию.
И когда сортировка была отрегулирована, когда она равномерно затарахтела на весь мехток и все уже забыли о первой квитанции, ты вспомнил:
— Смотри ты, Салтанович уже на элеваторе. Может, и он, как Литасов, жать начал. Нажал, может, на какую машину и привез…
И было как-то интересно, что ты по-детски жалел: первая квитанция попала не в «Большевик».
День, который наконец порадовал началом жатвы, заканчивался тихо, тепло и солнечно. Секретарь обкома партии, которого ты ждал и который должен был приехать в «Большевик», чтоб посмотреть, как колхоз справился с нелегкой и новой работой — закладкой сенажа, — видимо, где-то задержался, не приехал.
А показать тебе как раз было что.
— За четыре дня мы четыреста тонн сенажа заложили. По шестьдесят человек в день на сенаж выходило. Такое большому колхозу и то, должно быть, не всегда под силу, а мы одолели, — хвалился как-то Леня Васьковский. — И все спокойно, без лишнего шума.
Это, конечно, Геннадий, хорошо, когда человек вот так тихо и скромно, без крика, без шума делает свою работу. И в райкоме Комягина говорила о тебе:
— Люблю, как Шведов работает. Не кричит, не обещает, не бьет себя в грудь, не устраивает показухи из любого мероприятия. Он тихо, но зато уверенно делает свое дело. Только глянешь — а у него уже все сделано…
К вечеру, когда машины пошли на элеватор, когда твоему рабочему дню давно уже надо было закончиться, я уговорил тебя съездить вместе искупаться.
Миновав шоссе возле красивой школы-интерната, Куляй везет нас за вон тот освещенный солнцем сосняк, за которым петляет в ольшанике и меж кустов черемухи неширокая, неглубокая, наша древняя, с детства знакомая Оршица.
— Ты знаешь, что Андреевщина — зеленая зона, зона отдыха города Орши? Куда мы едем — то же самое. В воскресенье сюда столько наезжает, что свободного места не видать. Газетки расстелют, чарку берут, закусывают себе, — объясняешь ты.
И немного помолчав:
— Наши бабы, согнувшись в крюк, на полосках в поле стоят, лен теребят, а оршанские женщины, кругленькие, румяные такие, прыгают весело в купальничках — в бадминтон играют.
— Не злись на них. Они же свое около станков за неделю отстояли, отработали.
— Я понимаю, я просто так.
— Тем более что крестьянская работа, мне кажется, немного интереснее, разнообразнее: то пашешь, то косишь, то сено ворочаешь, то жнешь…
Лето подбиралось уже к середине августа. В огородах приятно пахло смородиной и спелым укропом, возле хат — малосольными, засоленными, видимо, еще не на зиму огурцами.