— Я так рад, что ты понимаешь, что мы с ней нужны друг другу, и я не могу отпустить ее просто так, без привычной еды и …
— Если я узнаю, что в пути ты собьешь ее с пути истинного, я сам спущу с тебя шкуру, Эжен. Мне нужен наследник, ведь ты не сможешь родить мне маленького Эхо. А ей нужно только постараться.
— Ты никого не любишь, мой дорогой лорд. Но это даже к лучшему. Когда-нибудь я смогу разлюбить тебя, и неизвестно кому из нас будет больнее. Обещаю тебе, что в пути присмотрю за нашей принцессой, и буду молить Богов о сыне для тебя и королевства. Когда отбываем? Несите робу вашему слуге, и теперь мне дозволено видеться с подругой?
Комментарий к Адью
Апшипки есть, но я с этим борюсь.
========== Три желания ==========
О том, как не надо отправляться в путешествие.
<b>Донесение за № 2, написанное офицером эскорта Дю Маром сразу после благополучного отбытия.</b>
<i>Первое, гонец случайно перепутал с менее важной бумажкой.
Несмотря на тяжелые погодные условия, а так же нежелание путешествующих оказывать содействие службе присмотра с неограниченными полномочиями, паломники организованно покинули поместье на третьи сутки.
Находящимся под неусыпным моим контролем — принцессе, в дальнейшем именуемой Э., и месье Эжену, так же получившему код секретности Э., — были зачитаны перед отбытием правила. О чем имеется отдельный документ, скрепленный печатью и, к сожалению, утерянный, в силу форс-мажорных обстоятельств.
Э. и Э. долго шли, молча, и лишь по прошествии получаса вступили в разговор. Содержание беседы носит характер государственной тайны и не может быть воспроизведено на бумаге.
</i>
— Что за… ? И это называется новости? В “Желтом попугае” написано и то более подробно! И мне интересно, где обучался шифрованию этот Дю Мар? Меня он тоже обозвал бы “Э”?
— Ваше Величество, если Вы переживаете о содержании первого донесения, то я заставлю гонца вернуться в то место, где он его … использовал. Но он божился, что прочел его и выучил наизусть перед тем как… Ну, вы понимаете? Здесь дамы, и я не отважусь произнести это вслух. — И добавил потише: Дабл Э. Они именуют Вас в доносах, именно так.
— Боюсь, что в том донесении нет ничего существенного… — Эйнар перевернул пергамент и выбросил его в камин. — И что же было дальше? — он обратился к советнику, а сам протянул руки к огню и залюбовался шипением медленно умирающей сосны — она шипела и брызгала осколками смолы, но грела получше угля. Кроме того, Эйнар считал ее своим деревом и иногда приходил к единственной сосне в саду — она росла как раз у французских окон флигеля Эжена. Как видно, будущему королю приходилось думать часто и помногу. — Где они сейчас? — Эйнар вспоминал свою парочку часто. Он откровенно скучал. Таскался по балам соседей и не торопился нагонять паломников. Он дал им время насладиться свободой. Увесистая пачка донесений росла день ото дня. Месяц. Прошел ровно месяц, прежде чем он решился посмотреть, чем же заняты его любимые люди. — С таким успехом он мог бы присылать мне пустые конверты. - Он помнил день их отъезда не хуже этого болвана.
Эжени тогда измаялась, стоя на коленях в храме. Немного легче становилось, когда все падали лицом в пол. Девушка переводила дух и могла исподтишка подмигнуть Эжену. Служба затягивалась. Его Преосвященство вошел в раж и бормотал молитвы битые три часа. Маркиз отвечал на ее шутки однозначно серьезным взглядом, но и его утомили монотонность и неоригинальность кардинала, который взял с них клятву беречь свою душу в пути от соблазнов и не становиться источником желания для другого человека.
— Если нападет саранча на ваши головы, вы прикроете их шляпами. Если чужие языки будут сплетать комплименты, превозносить ваш ум и красоту… — кардинал запнулся, подумал что такое вряд ли возможно и продолжил канючить, — и если станут развращать ваш ум и тело непотребными рассказами, — отрежьте их. Не верьте похвале друга и опасайтесь ласковых речей врагов, — Кардинал понял, что хватил лишку, прислушался к удивленному покашливанию за спиной — уж больно жестоко! — и невозмутимо продолжил: - Эжени, я знаю твои слабости, но твои грехи я простил. Теперь и ты прости себя. Эжен, ты хороший мальчик и я знаю о тебе все. Пусть и Боги вспомнят о тебе! Твой покровитель заботился о тебе. Теперь твой черед помолиться о нем, отдать свою удачу — королевству нужен наследник.
Эжен расплатился за это попечение своей любовью. И теперь просил вернуть ему покой, не потревожив Эйнара, потому что незаменимых — нет. Понимание, что Эхо утешится и забудет, обижало, но дарило надеждой. Он смотрел невидящими глазами перед собой и боялся, что не сможет. Как отказаться от того, кто по праву твой человек? Так он размышлял, похрустывая пальцами и кусая губы: пусть Эйнар сам покинет его. Так будет справедливо. Он нашел выход. Эйнар откажется и даст ему свободу. Эжен не верил в это. Но желал всем сердцем.
Он получил от Эхо все — фамилию, дом и даже любовь. Пришел черед вернуться домой. Эжен чуть не вскочил с колен, потому что хотелось бежать на край света. А можно поступить иначе — у него есть дом. И он сможет вернуться в него.
Если бы Эжен знал, сколько человек мечтают прочесть его мысли! Божества запутались и с удивлением взирали на эту троицу. Их мысли переплетались в такую хитрую сеть, которую нельзя распутать, не навредив. А разве могут боги вредить королевской семье? Стыдно, но решение так и не было принято. Поэтому такая длинная и бессмысленная речь, поэтому они переложили тяжесть на плечи Эйнара. И Жени. И, конечно, Эжена.
“Зачем Эйнару дети? У него есть Эжен!” — так думала Жени.
Девушка рассматривала Эжена со стороны. Мысли её были далеки от духовной жизни. Невысокий, юркий парень, легкий как перышко в танцах, и срывающийся в пропасть своей меланхолии наедине с музыкой и книгами, захватил сердце ее мужа. Она скользнула пальцами по оголенным лодыжкам Эжена, соблазнительно торчавшим из-под подола робы — когда только успел загореть? Ей захотелось подслушать его просьбы к богам. О чем мечтает мальчик? Когда она узнала о его желании составить ей компанию в этом путешествии, то подумала — откажет. Они не виделись несколько месяцев. Эжен оставил свет полностью и больше не появлялся во дворце, но всем и каждому было известно, что он занял прочное место в сердце и постели принца.
Коленки затекли, нещадно ныла спина… И еще отчаянно хотелось есть. Мутные образы просачивались сквозь псалмы и ложились на сердце сладкими воспоминаниями. Под подушкой у Эжени спрятались несколько коробок конфет, присланные с извинениями за очередную ночь без любви — Эхо извинялся, но не изменялся. Он делал все что хотел. Вот и сейчас, он стоял за спиной у Эжени, иногда протягивая ей стакан чистой воды. “Тело должно очиститься, — вещал старикан с кафедры, — освободить место для мыслей без греха”. После того как речь первосвященника стала затягиваться, несмотря на намеки принца на приближение вечернего совета, Эйнар опустился на колени рядом с Эжени и гладил ее по плечам и пояснице, успокаивал, но все же не решался остановить церемонию. Он держал ее за руку и обещал ночью исполнить супружеский долг, на что Эжени заметила: “Мне уже не хочется. Я не смогу задрать ноги тебе на плечи Эйнар. Я уже сейчас думаю, как мне повезло редко видеть Вас в своей опочивальне. Не утруждайте себя напоследок, Эйнар.”
А Эйнар думал: “Меня хватит, меня хватит на двоих”.
Принц мягко и понимающе улыбался Эжени: он тайно заменил платья супруги и Эжена на мягкое льняное, и теперь любовался на обоих. Эжени в простом крестьянском наряде, с покрытой головой и все еще улыбающаяся ему в ответ, была мила. Он аккуратно поправил темный локон, выбившийся на волю и поймал на своей руке осторожный взгляд Эжена. Не ревнивый. Мутный от слез. И рука дрогнула — Эйнар не понимал Эжена. Не верил в его любовь и привязанность. Старался объяснить свое влечение испорченностью, а иногда отцовскими чувствами — он помнил об обязанностях опекуна постоянно. Болел ли Эжен или был здоров; плохо ли усвоил урок с учителем — Эйнар был неумолимым воспитателем и иногда сидел допоздна, поясняя трудную задачку. А Эжен мечтательно подставлял затылок под шлепки, к которым привык с учителем. Эйнар же был терпелив и учтив с учеником. Иногда переносил повторное объяснение на следующий день и приступал к практическим занятиям: “Что может быть важнее стереометрии! — возмущенно говорил принц, стягивая с Эжена чулки и, развешивая их на перекладинах палантина. Он метался между столбов кроватного полога, объясняя любимому ученику, как луч солнца проникает сквозь окно и, разбиваясь о препятствия, отражается и совершает обратный путь в пустоту. Эжен кивал понимающе, даже бормотал иногда фразы к месту и не очень, и подставлял Эйнару спину для ласк. Так он обычно и засыпал во время очередного педагогического подвига Эйнара.