— Что-то случилось, дозорный?
— Да нет. Просто момент неподходящий для работы. Я хочу подождать.
— Послушай, а если враги действительно придут со звезд на Землю, твои приборы тебе дадут знать об этом?
— Надеюсь.
— А что потом?
— Я оповещу защитников.
— И на этом дело твоей жизни завершится?
Я кивнул.
— Скорее всего.
— Все-таки зачем нужна целая гильдия? Неужели нельзя создать один крупный центр, откуда бы велось наблюдение? Для чего нужны полчища бродяг дозорных, постоянно перебирающихся с места на место?
— Чем больше векторов обнаружения, тем больше шансов предупредить нападение.
— Значит, отдельный дозорный, включив свои машины, может не заметить, что захватчики высадились прямо перед его носом?
— Не исключено. Поэтому-то в нашем деле избыточность имеет такое важное значение.
— Вы способны довести любую идею до крайности. Во всяком случае, я так иногда думаю. — Гормон рассмеялся. — Ты действительно веришь в предстоящее нападение?
— Да, — сказал я твердо, — иначе моя жизнь напрасна.
— Но зачем Земля обитателям других миров? Что у нас есть, кроме остатков старых империй? Что они будут делать с жалким Румом? С Перрисом? С Жорслемом? С прочими сгнившими городами? С идиотами принцами? Согласись, дозорный: нападение — просто миф, а ты четыре раза в сутки выполняешь бессмысленные телодвижения.
— Мое ремесло — вести дозор. Твое — издеваться, Гормон.
Изобразив на своей физиономии притворную гримасу раскаяния, мутант печально произнес:
— Прости меня. Продолжай свой дозор.
— Ладно.
Обозленный, я повернулся к приборам, решив теперь игнорировать любое вмешательство, каким бы грубым оно ни было.
В небе зажглись звезды. Я смотрел на эти сияющие созвездия и понимал, что мой мозг начал регистрировать бесконечные миры и полностью погрузился в свое ремесло.
Взявшись за ручки, я позволил всплеску энергии пройти сквозь меня, направил разум к небесам и принялся отыскивать враждебные силы. Что за экстаз! Какое невероятное наслаждение! Я, никогда не покидавший эту маленькую планету, брел сквозь черные пространства пустоты от одной пылающей звезды к другой и рассматривал крутившиеся волчками планеты. И с каждым шагом передо мной представали все новые лица, некоторые незрячие, другие — со множеством глаз, и открывалась вся сложность доступных мне населенных галактик. Я разведывал возможные места концентрации враждебных сил, инспектировал их тренировочные площадки и военные лагеря. Я искал — как проделывал это четыре раза в сутки в течение всей моей взрослой жизни — завоевателей, обреченных по предначертанию судьбы захватить наш истерзанный мир.
Я ничего не обнаружил и, когда вышел из транса, мокрый и опустошенный, увидел, как спускается Аулуэла.
Словно перышко, она легко коснулась земли. Гормон позвал ее, и Аулуэла побежала к нему, нагая, маленькие ее груди дрожали; он обхватил ее тельце своими мощными руками, и они обнялись, но не страстно, а как бы играя. Когда мутант отпустил девушку, она повернулась ко мне.
— Рум… — выдохнула она, — Рум!
— Ты видела его?
— Весь! Тысячи людей! Огни! Бульвары! Рынок! Разрушенные дома возрастом в несколько циклов! О дозорный, как прекрасен Рум!
— Значит, твой полет был удачным?
— О, просто сказочным!
— Завтра мы будем в Руме.
— Нет, дозорный, сегодня, сегодня! — Она была по-девичьи нетерпелива, лицо пылало от возбуждения, — Это совсем короткое путешествие! Взгляни, это так близко!
— Нам сначала надо передохнуть. — Я возражал, но мягко. — Мы же не хотим прийти в Рум усталыми.
— Мы сможем отдохнуть, когда придем туда… идемте же! Соберите вещи! Ты ведь провел свой дозор, да?
— Да.
— Тогда идемте! В Рум! В Рум!
Я взглянул на Гормона, ожидая поддержки с его стороны. Наступала ночь, и пора было разбить лагерь и поспать хоть несколько часов. И впервые за все девять дней путешествия Гормон встал на мою сторону. Он сказал Аулуэле:
— Дозорный прав. Нам надо отдохнуть. Двинемся в Рум на заре.
Аулуэла надулась. Сейчас она больше, чем когда-либо, выглядела ребенком. Крылья ее жалобно обвисли, а худенькое тело сжалось. Потом она сердито сложила крылья — они превратились в два горбика на ее спине размерами не больше детских кулачков, и стала собирать свою разбросанную на дороге одежду.