В другой раз я с мешком за плечами бегал вдоль состава, идущего на Москву, искал, где можно зацепиться - сесть на буфер, подножку вагона или на крышу. Добежал до паровоза, но он тоже весь облеплен. Все же я как-то на нем устроился. Стоявший на тендере мужчина с винтовкой крикнул мне:
- Сюда нельзя, видишь - некуда!
- Как-нибудь, дяденька, мне же нужно ехать,- попросил я.
Тогда мужчина, подумав немного, предложил:
- Ну вот что, на тебе винтовку, вставай на мое место и больше никого не пускай.
С огромной радостью я согласился. Взял винтовку, занял его место и стал уговаривать наседавших: сюда садиться нельзя. Хорошо, что поезд скоро тронулся и мои охранные "функции" на этом закончились. А что делать с винтовкой? Все пассажиры - "мешочники", как их тогда называли, разместились на тендере, укрылись чем можно, а я на посту с винтовкой. Замерз почти как при поездке в Тулу. Не выдержал, на ближайшей станции забрался в будку к машинисту:
- Дяденька, возьмите у меня винтовку.
- А откуда она у тебя и кто ты такой? - удивленно спросил он.
Я объяснил, как получил винтовку, показал удостоверение сельсовета, что я сын рабочего из многодетной семьи, еду за хлебом. Машинист подобрел:
- Ну ладно, ставь винтовку сюда и грейся.
Сейчас все это может показаться невероятным, но в то время такое не удивляло.
В 1920 году, когда мне исполнилось 16 лет, я поступил на работу в коммунальный отдел города Подольска. От платформы Битца туда было ближе, чем до Москвы. Должность моя называлась: городской электромонтер. Был еще и механик. Он наблюдал за работой двигателя и динамо-машины, вырабатывавшей электроэнергию, а я - за внешней сетью. Освещение улиц скудное. Мне нужно было менять перегоревшие лампочки. Для этого с риском для жизни приходилось залезать на давно подгнившие столбы. Работал я и в учреждениях, и на квартирах - исправлял проводку. Скажу откровенно, работа вне коллектива казалась неинтересной, скучной, тяготило одиночество.
Наша деревня примыкала к имению Феррейна, бывшего крупного аптекаря (позднее в этом имении, значительно отстроенном, разместился Всесоюзный институт по разведению лекарственных растений - ВИЛАР), а тогда, в 1919 году, здесь открыли курсы, где обучали этому делу. Ребята и девушки жили на полном обеспечении. Их по тому времени хорошо кормили, обували и одевали. В основном это были дети из интеллигентной среды. Из восьмидесяти человек, учившихся на курсах, детей рабочих было не более двадцати. Из нашей и соседних деревень учился только мой брат Василий, возможно, потому, что наш дом находился за забором имения.
Пришел туда и я. Сначала стал работать с молодежью села по поручению их комсомольской ячейки, а в начале 1921 года и сам вступил в комсомол. В чем заключалась учеба, я не представлял, потому что занимался политико-воспитательной работой в нашей деревне. Секретарем ячейки комсомола курсов был Арсений Стемпковский. У комсомольцев была своя комната с портретом Ленина, лозунгами, библиотекой. Стемпковский почти сразу посоветовал мне почитать Ленина, когда показывал библиотеку, большую часть которой составляли маленькие книжечки в красных обложках.
- Сам выбери любую,- говорил он мне.
Не раз я подходил к полкам, на которых стояли эти книжки, но какую ни возьму - везде написано "Н. Ленин". Но ведь Ленина-то зовут Владимир Ильич. Вероятно, думал, это брат, а мне нужен Владимир Ильич Ленин. Покручусь, покручусь возле библиотечки, да так и уйду. А спросить стеснялся: не знал, что так Ленин часто подписывал свои работы. Но потом все-таки подошел к Стемпковскому - и он мне все объяснил.
В нашей деревне я и помогавшие мне комсомольцы проводили не только политико-просветительную работу, но и антирелигиозную пропаганду. Тогда это было делом первостепенной важности. Нередко слово "комсомолец" означало безбожник, и было главным аргументом родителей, не желавших, чтобы их дети вступали в комсомол. Девушек еще пугали тем, что все комсомолки стригут косы, ходят в кожанках и спят вповалку с ребятами. Крестьяне в большинстве своем были запуганы, невежественны, легко поддавались на враждебные провокации...
Весной 1922 года я пришел на завод "Манометр". В то время в стране еще была безработица. Меня приняли по просьбе отца - из уважения к нему. Работа оказалась несложной, но и нелегкой. Я стал молотобойцем в кузнице. В восемнадцать лет быть молотобойцем тяжеловато, но ничего другого мне предложить не могли. Не знаю, сохранились ли где-нибудь такие кузницы, какая была у нас. Возможно, в отдаленных селах они еще и есть. Помещение темное, без окон. Воздух и свет поступают через открытую дверь и от горна. Навсегда остались в памяти вид раскаленного угля да запах разогретого металла. Когда кузнец выхватывал из горна горячую болванку, я бил по ней молотом, а кузнец, как бы играя, вел свою музыку, молоточком указывая место следующего удара. За день так "наиграешься", что только бы добраться до кровати. Затем меня перевели в инструментальный цех, на фрезерный станок.
В инструментальном цехе мне все очень нравилось, все было интересно. Взять хотя бы изготовление фрезы, метчика, сверла. Сначала рассчитываешь деления, устанавливаешь инструмент и деталь, потом переводишь станок на самоход и смотришь, как воплощаются в металле твои расчеты, как из-под резца выходят готовые изделия. Смотришь - не налюбуешься и даже запоешь песню.
Песни я любил с детства. На заводе привык петь за работой. Моим соседом по станку был токарь высокой квалификации Иван Михайлович Коломенский, замечательный человек. Обратишься к нему, он отвечает всегда с улыбкой, добродушной шуткой. Работал неторопливо, но споро. Все движения были хорошо отработаны, размеренны. Дело он делал без суеты, почти всегда с песней. Пел мягким тенорком незабываемо трогательные русские песни.
На заводе я ко всему присматривался, был терпелив в учебе и довольно быстро приобрел необходимую квалификацию. Случались трудности - не терялся, обращался к товарищам - рабочим, выслушивал их советы и снова брался за дело. Хорошую закалку получил на заводе.
В сентябре 1922 года произошла встреча с представителем Бауманского райкома комсомола, который, узнав, где и когда я вступил в комсомол, сообщил, что на заводе необходимо создать комсомольскую ячейку. Видимо, обратиться ко мне ему подсказал секретарь партийной ячейки завода Терехин. Он, как и я, ездил на завод поездом, садился на одну остановку раньше меня, на станции Бутово. А так как я был уже не тринадцатилетним пареньком, который когда-то только слушал в вагоне споры взрослых, а комсомольцем, рабочим человеком, чувствовавшим ответственность за все, что делается вокруг, то часто сам вступал в разговоры, а то и в споры. Иногда то ли в шутку, то ли всерьез мне говорили: "А ну, комсомол, ответь, почему у нас так обстоит дело?" Я старался ответить. Читал в это время много. Видя мою "вагонную" активность, секретарь партячейки и порекомендовал представителю райкома обратить на меня внимание.