Маленько поддал он ей потом в бок кулаком, а кличка все-равно к нему так я присохла: Коська — дохлый поросенок.
Ясно, что ни о каких моделях говорить теперь он с ней не будет. Как же быть? Жеськина фантазия, обычно такая изобретательная, ничего не могла ей подсказать. И, пожалуй, — просыпалась бы Пушкинская школа на состязаниях, если бы не подвернулся кстати праздник 23 февраля — годовщины Красной армии.
Жеськина фамилия была нарисована синей с желтым краской в школьной стенгазете «Мы — смена» прямо под заголовком: «Наша делегация в подшефную часть связи»…
С Жеськой было в делегации еще 12 ребят, но никто из них не шел с такой ясно выраженной жадностью и четким намерением, как Жеськса.
В казарму забрались чуть не сразу после парада. Осмотрели выставку, постели, тумбочки, учебные комнаты, всевозможные военные уголки, снаряды, диаграммы, макеты. Перешли в клуб, где должно было проходить торжественное заседание.
Ребята расселись с фасоном — в первом ряду. Только Жеська, повертевшись на стуле, с независимым видом встала и прошла в седьмой ряд, где сидел с делегатами-рабочими завода «Кедропром» политрук. С ним у Жеськи была дружба давняя и неразрывная.
— Ну, корешок, как дела?.
Зубы у политрука большие, он ими умеет здорово щелкать, как волк, а когда смеется — кажется, что у него во рту не три десятка зубов, а целые сотни их.
— Дела большие, Сережа.
— Ну-у?! В мировом масштабе?
— Нет, не смейся, правда — большие:.
И сразу, как будто в холодную воду башкой:
— Помоги нам модель построить!
— Во! — развел руками политрук, — сейчас?
— Сережа же! — досадливо дернула его за рукав Жеся, — я же тебе серьезно говорю.
— Летать, что ли захотела?
— Да нет же: к состязаниям.
— А-а, ладно, идет. Слушай только пока, вон командир начинает доклад.
Вот тут и завязался тот самый узел, который через несколько месяцев пришлось развязывать двум школам несусветной дракой.
В глубочайшей тайне, с соблюдением всех правил конспирации строилась в красном уголке части связи модель. Жеськина бригада, несмотря ни какую погоду, ходила через весь город в, казарму и просиживала там часа три под-ряд.
В первый же день Жеся предупредила:
— Никому ни слова. Ни чеховцам, ни нашим. Проговоритесь — мало того, что намнем бока по первое число, а еще из бригады выгоним.
И вот, модель готова.
С величайшими предосторожностями переносится она из казармы в школу и водружается на специальной подставке в уголке ОСО. Она кажется большой, прекрасной белокрылой птицей, гордо опустившейся на землю. К модели устремляется поток зрителей — все группы, всех трех смен целыми днями толкутся у модели. На ней золотыми и красными буквами выведено:
«Имени 23 февраля».
Модель вот-вот взмоет со своей подставки и унесется под потолок — чтобы парить, парить без конца, плавно, чуть склоняясь то на одно крыло, то на другое.
Ах, как сверкнет она этими крыльями на солнце во время слета! Как гордо, соколом, понесется она первого мая над головами ребят, мимо трибуны над памятником Ильича, поднявшего бронзовую руку туда, в воздух, как будто для того, чтобы поддержать чудесную модель!
Жесе временами казалось, что она сама вот-вот взлетит, как модель, и тоже, чуть отталкиваясь от воздуха ладонями, полетит-полетит…
Но неожиданная катастрофа разрушила все планы: утром третьяки (ученики третьей группы) по пути в класс заглянули в утолок. Осоавиахима полюбоваться перед уроками снежно-белой моделью и — ахнули:
— искромсанная, скособоченная, измятая модель валялась в углу, как жалкая пичужка, истерзанная хищником. Куски шелковой ткани, обломки бамбуковых палок, как вырванные перышки, валялись у подножья подставки…
Как было
Валерьян Петрович слушал ребят, не прерывая. Он тихо потирал пальцами щетинистый подбородок и внимательно вглядывался в лица ребят большими, черными глазами.
— Они первые полезли!
— Налетели, как бешеные!
— Мы даже не дразнили их!
В голосах слышалось еще неостывшее возбуждение, еще не успел схлынуть с лиц воинственный пыл.
— И все-таки вы меня не убедили, ребята, — проговорил, наконец, Валерьян Петрович. — Ну, еще, понимаю, когда бушевали у нас «софроновцы» — такие побоища бывали у нас не редкость. Но теперь? В чем дело? Неужели у вас ни у кого не нашлось благоразумия, чтобы остановить драку? Ты был в драке, Костя?