Поздравив себя с вполне логичным выводом, но почему-то с трудом вспомнив, где моя обычная одежда, я наконец-то вышел из номера. Сделал пару шагов и застыл, когда до меня дошло, что я понятия не имею, где он живет. В отеле 4 корпуса, в каждом по тридцать этажей, Эрай может быть где угодно. Хотя на ужине вчера был в нашем ресторане. Наверное, стоит спросить у администратора? Отель дорогой и администратором здесь не робот, а вполне живая личность, которая может припомнить, где живут химеры. В конце концов, представители этой расы не так часто заселяются.
Я доковылял до лифта, у стойки построил щенячьи глазки, которые вкупе с торчащими ушками всегда действовали убойно, и получил четыре заветные цифры. Самый последний этаж. Высоковато забрались, но на то они и крылатые, чтобы жить поближе к небу.
На вежливый звонок мне никто не открыл. Я даже еще раз нажал на кнопку, но за дверью стояла тишина. Уйти бы, чтобы не мозолить остальным жильцам глаза, но боль, к которой я относительно привык, вдруг усилилась и как-то разом, приливной волной. Я уже поднял руку для третьего раза, как открылась соседняя дверь и из номера выглянула очень лохматая и знакомая голова.
— Лисенок? — немного помятый со сна Эрай скользнул по мне взглядом и зевнул. — Родителей нет, они на экскурсии. Ты чего?
Я сморгнул. При чем тут родители? И почему я вдруг Лисенком стал?
Эрай закончил зевать, тряхнул головой и, еще раз окинув меня взглядом, вскинул бровь.
— В том номере живут родители, а в этом я. У нас смежные. Так что ты ломишься к моим родителям, которых нет. Понятно?
Я кивнул. Конечно, понятно, чего уж непонятного… Вспомнить еще бы, зачем я пришел.
— Эм… — начал я, невольно зашипел от новой волны боли и тут же вспомнил. — Кажется, я заболел. Хотел узнать, один я такой или ты тоже.
Эрай нахмурился и отступил, пропуская меня к себе.
— Заходи, не стоит в коридоре разговаривать.
Странно, но колебаться я не стал, хотя был тем еще параноиком. Я переступил через порог, закрыл за собой дверь и под странным взглядом прошел в номер. Ощущение тумана в голове стало еще сильнее, но почему-то не мешало. Наоборот, несмотря на все усиливающуюся боль, настроение резко подскочило, а когда взгляд выхватил выглядывающий из шкафа кусочек пляжного полотенца, я не смог сдержаться и захихикал. Ну смешная же тряпочка. Такие в отеле всем давали. Красные в косую полоску, из какого-то новомодного материала.
— Лисенок? — почему-то очень осторожно позвал меня Эрай, подойдя ко мне. — Ты сказал, что заболел. Что болит?
Я добросовестно задумался. Да, говорил. Значит, действительно заболел. А что болит… Я прислушался к себе и торжественно заявил:
— Все. Все болит. Ломит. Смешно так. Даже хвосты болят, — я попытался ему их продемонстрировать, но все, что смог сделать — это чуть пошевелить ими. Взметнувшаяся в теле боль прошла где-то на заднем плане, хотя в комнате кто-то зашипел.
Эрай облизнулся, и я вдруг залип на движении его языка. Он смешным не был. Наоборот. И когда скрылся за губами, я даже расстроился.
— Сделай так еще, — тут же потребовал я. А потом вспомнил о вежливости и добавил: — Пожалуйста.
— Попозже, — ответил Эрай, и я тут же обиделся. Трудно ему что ли?
— Лисенок… — Эрай шагнул ко мне, заглядывая в глаза. — Если ты заболел, то нужно вызвать врача.
— Не нужно, — я помотал головой. — Не поможет.
Понятия не имею, откуда я это знал, но в своих словах почему-то был уверен. А еще… Я шагнул к нему и вжался всем телом. Потерся щекой о помятую рубашку и счастливо вздохнул, завиляв хвостами. Боль улеглась мгновенно, так что я для верности еще и обнял его со всей силы.
— Ты теплый…
— Лисенок? — он замер, как-то осторожно коснулся кончиков ушей.
— Больше не болит. И хвосты снова двигаются, видишь?
— Вижу.
— Не отпускай меня больше, ладно? С тобой не больно и не страшно. Обещаешь?
Эрай как-то судорожно вздохнул и обнял меня в ответ.
— Обещаю.
6. Эрай
И вот что с ним таким делать? С его феерического появления прошло два часа, и почти все это время мы провели, сидя на моей постели. Он обнимал меня крепко, словно ребенок игрушку. Обнимал, иногда мурлыкал совсем как большой котенок и начинал болезненно скулить, стоило мне отодвинуться.
Сначала я думал, что он шутит или просто выдумал эту свою болезнь, но его лоб пылал, а губы стали бледными и сухими. Так что, что бы то ни было, это было настоящим, не наигранным. Когда я это понял, то испугался, пожалуй, даже больше, чем ночью в пещере. Тогда все было хоть и непросто, но понятно, а что делать сейчас — я не представлял. Я отправил сообщение папе с надеждой, что тот передаст его родителям Лисенка, но вернутся по всем расчетам они не раньше, чем через два часа. Оставлять Лисенка одного я не хотел, отстраниться не мог, а тело, между прочим, начало уже затекать.
Я медленно выдохнул, приподнял раскинутые крылья и, прижимая Лисенка к себе, сполз пониже. Поерзал, устраиваясь поудобнее, а потом сложил крылья, сворачивая их в кокон. Так будет удобнее.
— Эрай… — не очень внятно, чуть сонно позвал меня Лисенок. Я опустил взгляд на его осунувшееся лицо и закусил губу. Такой юный, такой беззащитный.
— Да, малыш?
— Ты только дождись меня, ладно? Я скоро вырасту, очень-очень скоро вырасту.
Я медленно выдохнул сквозь стиснутые зубы.
— Дождусь, — я пригладил его прижавшиеся к голове ушки и закрыл глаза. — Обязательно дождусь.
Он еще мелкий. Ребенок почти. Я его не хочу, но мне тепло рядом с ним. Может, и правда дождусь.
…Через полтора часа, когда я уже успел задремать, Лисенку стало по-настоящему плохо. Он горел, бился в руках, скупо постанывая от боли. То приникал ближе, то отшатывался. И я то отпускал его, то прижимал к себе, поглаживая по ставшим влажным волосам. А потом он прижался как-то слишком плотно, и я замер, осененный догадкой. Гон. Это Гон. Или то, что прижималось к моему бедру, было чем-то другим, а не стоящим членом. Ну твою то…
Я прикусил губу и распахнул крылья. Взял Лисенка за подбородок, вынуждая поднять голову. Заглянул в мутные глаза, скользнул подушечкой пальца по его нижней губе, и он жалобно застонал.
— Малыш…
Я читал про терран, да и дед никогда стеснительностью не страдал, так что я был в курсе, как с этим справляются земные омеги, но Лисенок вряд ли имеет терранские гены. На пробу я погладил его по ягодице, и он отшатнулся, явно не желая, чтобы его так касались.
— Не надо… — хрипло произнес он. — Я не могу…
Он захныкал, уткнувшись лицом мне в грудь, и я обнял его за плечи.
— Тебе плохо. Я не знаю, чем тебе помочь.
Он слабо мотнул головой, а потом до меня донесся его едва различимый выдох.