Василий принес пол-литра водки, и слесарь тогда сказал своей жене:
— Разве ты можешь возражать? У человека такая радость. Заноза будешь настоящая, если станешь возражать.
— Пей уж, горе ты мое. Повезло тебе, идолу.
— Не ругайся, соседка. У меня теперь настоящий сын будет. Нюрка моя постаралась, — сказал ей Василий.
— Я на тебя не ругаюсь. Ты, когда выпьешь, смирный, а этот мой, как выпьет, сразу себя генералом почувствует. Ишь, как вылупился. Сиди уж, не гляди, подожди хоть пить, пока селедку сделаю.
— Ничего, мы пока по маленькой, — сказал слесарь и налил себе большой стакан.
— Пей, соседка, такая у меня радость большая, — сказал Василий.
Он выпил стакан водки и захмелел. Уж на что сегодня день был хороший, но теперь он показался ему еще лучше. Дочка Танюшка сначала обняла его за сапог, а потом вовсе забралась на колени. Она любила, когда отец пьяный, тогда он был с ней особенно ласковый. Он давно обещал купить лошадку, и теперь она решила, что настала минута напомнить об этом. Василий гладил ее по голове, не замечая, что рукавом попал в горчицу.
Слесарь в это время грозно посмотрел на жену и вынул из буфета еще пол-литра — специальный запас.
Василий вспомнил, что произошло на пожаре, и ему захотелось сказать об этом.
— Трудное у меня дежурство было, — сказал он. — Немного брови пожгло, ногти вот поломал… — Сказать обо всем подробней он постеснялся.
— Трудная у тебя работа, Вася. Как на войне, — вздохнул сочувственно слесарь. Он пригорюнился и печально посмотрел на Василия.
— Может, еще сходить за пол-литром? — спросил он.
— Мне уже хватит, — сказал Василий.
— Тебе тоже хватит, оглоед ненасытный, — сердито сказала жена слесаря.
— Я пойду к себе. Мне еще Танюшку надо укладывать, — сказал Василий.
— Жалко, что магазины уже закрытые. Я бы еще сходил. Опять ты мне, вредная баба, запаса не держишь, — обратился слесарь к своей жене. — Я пойду на двор, погуляю по воздуху.
Он спустился по черной лестнице на двор и стал у ворот, с удовольствием ощущая, как ночная прохлада течет ему под расстегнутый воротник рубашки. Небо уже светлело. Он стоял у ворот и слушал свежую утреннюю тишину на притихшей улице. Весь он был как каменный — низкий, приземистый, он был широк в плечах и мог руками смять водопроводный кран; из-за этого ему всегда не хватало водки, когда он пил наравне с другими. Он покачался немного, стоя у ворот на своих крепко расставленных коротких ногах, и посмотрел на утреннее небо — оно показалось ему волнистым.
— Пожалуй, сегодня хватит. Баба-то права, вот ведь какое дело, — сказал он сам себе. — Все-таки я ее жалею. Главное, кто хозяин в доме, а там уж пусть говорит себе, что хочет.
И он пошел домой и мирно лег спать.
Василий в это время уже спал. Он уложил Танюшку, сел рядом с ней на стул и так заснул около кроватки не раздеваясь.
Когда он приехал за Нюркой в родильный дом, она вынесла ему сына и посмотрела на него так, что он обнял ее и поцеловал при всех. Потом она спросила:
— А что у тебя с бровями? И руки у тебя какие-то побитые. Опять на пожаре был?
Она сказала это так, как будто он легкомысленно провинился.
— Было тут одно дело. Теперь уже все кончилось. Руки скоро пройдут, — ответил он, не желая ее расстраивать.
Но Нюрка все равно скоро все узнала, потому что однажды пришла к ним та женщина — мать девочки, которую Василий вытащил из горящего дома. Она разыскала адрес и все хотела сделать подарок; она говорила, что Анна Семеновна — так она называла все время Нюрку — сама мать и должна понимать, что сделал ее муж, пожарник Василий Плотников.
— Ну, разрешите принести вам хотя бы куклу для вашей дочки. Большую куклу с закрывающимися глазами. Может ведь в конце концов моя дочка подарить вашей дочке куклу?
Тогда Танюшка дернула Нюрку сзади за подол и сказала сердито:
— Ты, мама, бери скорей эту куклу, пока совсем не передумали.
— А тебя тут не спрашивают, — сказала Нюрка, но против куклы уже не стала спорить.
За спасение ребенка Василия наградили орденом. В районном клубе на торжественном вечере его выбрали в президиум и потом попросили выступить и рассказать о своем поступке. Василий никогда не выступал, для него это было очень трудно. Он шел к трибуне по ковру так осторожно, как будто опять по карнизу… Он увидел в зале много людей, это было почти то же ощущение, когда большая толпа вздохнула у него за спиной, как только он вскочил в окошко.
— Я, извиняюсь, если что не так, — сначала сказал Василий и стал осторожно пить воду из стакана.