− От посторонних глаз и ушей. Чтобы не беспокоили.
− А если...
− Меч при тебе. Говорю же, служба простая.
− А старик?
− Старик сам по себе. Ему кроме еды ничего не нужно. Главное не мешаться. И другим мешать не давать.
− Понимаю, − согласился Курт.
− Отлучаться из дому без разрешения нельзя, − продолжал Лусс обговаривать условия работы.
− Это что? Все время в четырех стенах? А в храм сходить?
− Двор есть там и гуляй. А в храм? - Лусс ткнул в левую сторону груди. - Создатель в сердце должен жить, а не в храме. А Кайра-кану слово молвить захочешь, небо всегда над головой. Говори хоть сутки напролет.
Курт призадумался. Вроде ничего особенного, но какой-то подвох был. Какой?
− А если уйти удумаю?
− Через полгода. Или служишь полгода и в конце получаешь еще двадцать солидов или...
Курт насторожился и вперился в Лусса взглядом. Договаривай!
− ...Или не получаешь ничего, − закончил тот.
Лусс дал Курту минутку на размышления. Бывший егерь повздыхал, по забывчивости хлебнул фуски прямо из кувшина, ковырнул ложкой мясо, подцепил картошки.
− Так как? Какое слово скажешь? - спросил Лусс, по-собачьи клоня голову влево.
− Согласен, − поспешил с ответом Курт. Обещанных ему нанимателем денег на иной службе за два года не скопить. Так её еще найти надо. Иную. А тут предлагают, а он артачится, раздумывает. А полгода? Полгода и потерпеть можно.
− Тогда сейчас туда и отправимся, − объявил Лусс.
Курт глянул на оставшееся мясо.
− Ты поешь, поешь, − не стал торопиться с уходом Лусс. - Идти отсюда далековато.
Бывший егерь быстро управился с мясом и картошкой. Ничего не оставил. Сало подобрал хлебом. Сделал пару глотков фуски. Пивка бы или винца! Лусс увидел.
− Насчет выпивки строго. Ни глотка.
− А по праздникам?
− Дозволит - пей. Нет, водицей обходись.
Курт заподозрил, Лусс имеет в виду совсем другого человека. Не женщину, которую ему поручат охранять.
Они вышли из капилеи. Каспар вслед сокрушенно покачал головой. Куда парень голову суешь! Оттяпают!
"Все лучше, чем с голодухи пухнуть, да по подворотням шататься", − подбодрил себя Курт.
− Давно в столице? - спросил Лусс, щурясь на солнце.
− Второй день, − признался Курт.
− По-хорошему и этого много, − успокоил Лусс. - Вещички все при тебе? Или панарий* оставил у кого?
− Все при мне.
− Вот и пошли тогда потихоньку.
− Одежку бы мне поменять. А то, как-то стыдно, − запоздало вспомнил Курт о своем внешнем виде.
А вид у него! Босяк босяком! Локти на куртке в заплатах, поясной ремень вытерт, половину клепок отсутствует, штаны грязные, за один раз и не отстираются. Обувь опять же. Пигаши* сейчас никто и не носит. Хорошо плащ имеется. Добрый плащ. Закутаешься и вроде ничего. Приличный человек.
− Ссудите одежки прикупить, − попросил Курт.
− По работе и оплата. А одежка? Так не в скутарии нанялся. Не дворец охранять будешь, − отказал Лусс. В лисьем его голосе про-звучала твердость.
По первости, Курт старался идти в ногу с Луссом, пытался спрашивать, но потом отстал. Наниматель разговаривать больше не со-бирался.
Позднее, пройдя квартал-два, Курту пришла мысль, со стороны он должно быть похож на телка, которого ведут на убой. Мысль тот час прогнал. Во-первых, телком не был, не из пугливых, повидал кое-что на белом свете. И такое видывал, лучше не рассказывать, не поверят. Во-вторых, три года отслужил в Роусе, а служба в егерях, рот раззявишь, язык украдут! В-третьих, захотят прибить, далеко не поведут, за ближайшим угол и делу конец! Может, конечно, удумали в рабство продать, тайком вывезти в обезлюдевшее катепанства Маргианы. Но в Пограничье здоровые, умелые требуются. А он сто шагов прошел и совсем охромел. А умений всех − мечом шуровать и на коне скакать.
Жаркое солнце катилось по острым крышам к закату. Лусс размеренно вышагивал, поглядывал по сторонам, раскланивался с доб-рыми знакомыми. Добрыми то их назвать - приукрасить! Клефты честней выглядят.
На углу Свечной и Лудильщиков Лусс остановился перемолвиться с салдамарием сладостей. Знакомец и речью, картав и шепеляв, и манерами неприятен. Движения мелкие, ловкие. Из почтения салдамарий сунул Луссу расписную жестяную коробку с леденцами.
У церкви Миропомазанных Лусс раздал милостыню. Кому не пожалел фолла, кому триенс не пожадничал, а кому и тессеры* щед-ро отсыпал. Курт вначале завистливо хмыкнул, потом брезгливо отвернулся. Нищие, толкая друг друга, полезли целовать Луссу руки.
Пройдя мимо длинной линии убогих, калечных и хворых, свернули к Старым Конюшням. Здесь не смотря на близость храма Свя-того Лифия полно шлюх и мабунов*. Разряженные девицы прохаживались взад-вперед или прятались в тени портика. В вырезах, прой-мах, специальных проделанных прорехах их одежды видны голые тела. Некоторые, потеряв всякий стыд, подоткнули подолы к поясу, выставив на обозрение тесьму и кружева фундоши. От щеголявших в бабьем тряпье мужиков Курт демонстративно отвернулся. Кто-то, углядев его демарш, сунул палец в рот и звонко зачмокал. Мабуны рассмеялись.
Лусс только глянул на них и веселье закончилось. Засуетились, заспешили. Отошли, правда не далеко. Но и от этого вроде вокруг чище стало. У фонтанчика Лусс заговорил с одной из девиц. Белокурая молодка всем хороша, если не принимать во внимание припуд-ренную сыпь на груди.
− Не обижает тебя Васса?
− Ой, что вы кир Лусс - дернула бровкой девица. - Как вы с ним побеседовали, вежливый стал.
И здесь Лусс явил щедрость, подарил девице конфеты в жестянке. Та взахлеб рассыпалась в благодарностях. Перевирала ужасно. Ей конфеты, что плешивому гребень. За ненадобностью.
− Может, отдохнуть хотите? - мылилась к нему шлюха.
− Мне ли с вами грешными якшаться, − вздохнул Лусс. - Своих грехов полно.
Он с чувством отвесил поклоны в сторону храма.
− А мы вам безгрешную найдем, − посулила та.
От её слов у Лусса дернулась щека и мелко задрожала нижняя губа.
− Заходите вечером, − шлюха стрельнула глазками в сторону Курта.
Лусс едва заметно кивнул.
Пустая Бочарная воскресила в Курте опасения, его все-таки хотят пристукнуть. Он решительно, поправил на поясе меч, защиту и опору всем надеждам, и шел дальше за Луссом. По сторонам старался не глядеть. Чего лишний раз тревожиться.
За Аркой Короны толпятся и шушукаются зеваки. С помоста чахоточный равдух усталым голосом оглашает прегрешения наказуемого.
− ... долг креополу* Авриху за молочного поросенка один солид, долг салдамарию Шинну за дюжину колбас, хлеб и мед три солида, долг носокомию Сельку за лечение постыдной болезни шесть солидов, долг Заре, владелицы мимария одни солид и семисс...
За спиной равдуха вершится суд. Двое подручных поставили должника на колени и держат за волосы и горло. Сдавили так, не вздохнет. Виновник пред законом багрово-красен, глаза выпучены, по подбородку тянется слюна с кровью. Палач вооруженный тупой стамеской и увесистым молотком выбивает приговоренному зубы. Ррраз! Ррраз! Бедолага кривится от боли и страха, обливается потом, сплевывает осколки верхних резцов, но не пытается вырваться. В лучшем случае, промахнувшись, молоток угодит в лицо, в худшем вгонит стамеску в глотку.
Зрелище не ахти, потому и зрителей два десятка, в основном ребятня и старики.
Лусс кивнул в сторону судилища.
− Позавчера многоженца оскопляли, народ на крышах сидел.
От Арки долго шли на спуск. Мимо лавки зеленщика, вдоль облепленных мухами рыбных лотков, сквозь уныло однообразных ше-ренг кувшинов, мис, кружек на полках гончаров.
Небо над головой наливалось вечерней синью. Удлинялись и густели тени, закрывались на окнах ставни, зажигались свечи. Город готовился к ночи.
Спроси у Курта обратную дорогу, не вспомнит. Больно мудрено вел Лусс. Избегал оживленных улиц, злачных мест не чурался. Прохожих больше напоминавших на хонсариев на промысле, чем честных людей, не пугался. Только в одном месте быстренько про-шли проходным двором, шлепая по вонючим лужам. Лусс долго оглядывался, не идет ли кто следом. Курту показалось, разъезд виглов проехал. Их пенулы* с вышитыми орлами мелькнули.