— «Горбунок», я — семнадцатый, прошу взлет.
В наушниках голос командира, чуть глуховатый, с хрипотцой:
— Семнадцатый, я — «Горбунок», ветер триста двадцать градусов до семи метров, контрольное висение, взлет разрешаю.
И тогда могучая сила отрывает вертолет от земли, и, как всегда, чуть холодеет внутри — сладкое, не проходящее с годами чувство взлета. Она уже там, земля, метрах в пяти, и кругом ложится от ветра, поднятого лопастями, еще зеленая трава. Жильцов смотрит на приборы: давление масла в норме, гидросистема в норме, все работает на взлетном режиме. Дома, люди — все, что внизу, вдруг начинает уменьшаться в размерах, становится видным то, что не видимо с земли, — крыши, дороги, аккуратно расчерченные поля, озеро, лес за ним, — а добрая сила все поднимает и поднимает Жильцова над обычным земным миром, открывая его словно бы заново.
— Взлет произвел, разрешите задание.
— Ваш взлет 13.15, ложитесь на курс задания, связь по связной станции, доложите...
— На борту порядок. Разрешите отлет?
Все так же похрипывает голос подполковника:
— Связь по связной станции, с вами конец, счастливого пути.
И почему-то Жильцов (может, потому, что, другие выпускающие никогда не говорили «счастливого пути») впервые в жизни отвечает не по-уставному:
— Спасибо, Григорий Петрович.
2. Танцы-шманцы
Пограничный приморский городок, где Жильцов с экипажем должен был провести месяц, был памятен ему по нынешней весне.
Апрельские штормы разломали лед, и к маю море очистилось. В первых числах, сразу же после праздников, несколько совхозных МРТ вышли на промысел. Метеосводка была спокойной, и шторм налетел неожиданно. Пять или шесть тральщиков успели уйти в бухту Гранитную и спрятаться там, а МРТ-18 кинуло на подводный камень в километре от бухты, и набегающие волны не снимали его, а лишь приподнимали и снова били об этот камень. Тральщик лежал на боку, в пробоину хлынула вода, восемь человек висели, уцепившись за поручни правого, задранного борта. О том, чтобы какому-нибудь судну подойти и снять людей, не было и речи: его тоже грохнуло бы о камни.
Синие тучи секли снежными зарядами. Море упорно шло на берег, и даже на берегу было страшновато, когда волны с пушечным грохотом накрывали прибрежные скалы. Можно было только представить себе, что́ должны были переживать те парни на 18-м.
Жильцов еще ничего не знал. Когда его вызвали к начальнику отряда полковнику Флеровскому, Жильцов удивился: в такую погоду не очень-то полетишь. Но когда он вошел в кабинет полковника, то понял, что лететь все-таки придется. Слишком взволнованными были полковник и второй, штатский, — долговязый, седой мужчина, чью фамилию полковник даже не назвал: было не до знакомства.
Флеровский коротко рассказал, что случилось, и добавил, что сейчас с ним, Жильцовым, будет говорить командующий погранвойсками округа. Жильцов взял трубку. Должно быть, командующий все это время был на связи.
— Вы можете вылететь и снять людей? — спросил командующий.
— Могу, товарищ двадцать первый.
— Опасность большая?
— Есть немного.
— Не бравируйте, старший лейтенант. Я должен знать точно.
— Конечно, опасно, товарищ двадцать первый.
— Вы согласны лететь?
— Я не могу поступить иначе.
— Хорошо. Вылетайте. Потом позвоните мне.
Положив трубку, Жильцов невольно улыбнулся. Последние слова генерала были успокоительными. Значит, он верит, что это «потом» все-таки будет.
Еще несколько минут ушло на то, чтобы определить по карте место, куда они будут доставлять моряков: туда надо подогнать санитарные машины.
— Вы это организуете, Тойво Августович?
— Я сам поеду туда, — ответил тот, в штатском.
Жильцов поднял машину минут через двадцать; справа сидел невозмутимый Бусько, сзади готовил трап Женя Каланджи. Жильцов подумал, что подлетать надо с подветренной стороны, и тут же Бусько сказал через переговорное устройство:
— С подветерка будем подходить, командир?
Жильцов поглядел на него и кивнул. Так было всегда. Бусько словно бы чувствовал, о чем он думает. Но тут же он подумал, что трап будет мотать ветром и хорошо бы привязать к его концу какую-нибудь тяжелую железку.
— Женя, — позвал он.
— Ау, — отозвался Каланджи.
— Ты трап утяжели. Мотать будет.
— Уже сделано, командир.
И если до этой минуты Жильцовым владело естественное волнение, он сразу успокоился, потому что спокойными были и Коля Бусько, и Женя Каланджи, ну а то, что машину трясло и как бы отталкивало, — на то и шторм. Или «ветерок», как непочтительно назвал его Бусько. Как-то удастся зависнуть на таком «ветерке»? Жильцов снова подумал, что ребята спокойны оттого, что вертолет ведет он, Жильцов, и эта их вера передалась ему. Он подвел машину к судну и увидел запрокинутые к нему лица.