Они полетели не сразу. Пока Женька суетился, угощая Светличную бутербродами и чаем, Жильцов сам вызвал заставу (дальше ультракоротковолновая не брала), попросил сообщить в отряд, что все в порядке, пропавшую нашли и чтоб к посадочной площадке отряда подогнали санитарную машину.
Он спрыгнул на землю и увидел, что Кокорев и Женька расположились на травке, как на пикнике, для долгой беседы, и Кокорев что-то рассказывает девушке, а она смеется, открывая ровные, влажно блестящие зубы. Смеялась она негромко. Казалось, смех шел откуда-то из глубины груди, и Жильцова поразило, каким счастливым был этот смех. Вдруг она обернулась к Жильцову и спросила:
— У вас нет расчески и зеркальца?
Расчески были у всех, а вот зеркальца не нашлось. Девушка начала причесываться, чуть наклоняя голову. Движения ее рук были плавными, и прежняя схожесть с мальчишкой тут же исчезла. И снова Жильцов поймал себя на том, что разглядывает ее с торопливой жадностью, как бы стараясь не упустить и запомнить каждое движение. Должно быть, девушка что-то заметила и смутилась.
— Спасибо, — сказала она, возвращая ему расческу.
Ей помогли подняться, и она стояла, поджимая больную ногу и пошатываясь. Жильцов только кивнул Кокореву на открытую дверцу, и тот сразу понял. Вдвоем они подняли девушку в машину. Женя вошел следом и закрыл дверцу. Вдруг Светличная сказала:
— Мальчики, мне что-то нехорошо, — и, закрыв глаза, начала валиться на бок. Жильцов успел подхватить ее.
— Куртки на пол, — сказал он. — Быстро!
Ее уложили на куртки, и Жильцов, чуть приподняв девушку, просунул руку за воротник ее клетчатой рубашки, нащупал пуговки лифчика и рванул петли.
— Ничего, — сказал он. — Это обморок. Все-таки не выдержала. Ты сиди рядом, Женька.
Он сел на свое место и, подняв машину, быстро пробежал глазами по приборной доске. Все было в порядке, он повернул вправо коррекцию рычаг-газа, увеличивая обороты, и машина пошла боком, словно сносимая ветром. Кокорев сказал:
— Шестнадцать вправо, командир, — и, когда Жильцов поставил машину на курс, добавил: — Жаль, хотела поглядеть, как летает вертолет.
Жильцов не ответил. Ему казалось, что машина идет слишком медленно, хотя стрелка спидометра стояла возле ста восьмидесяти.
Уже там, на посадочной, когда Светличную вынесли и, уложив на носилки, поместили в «санитарку», и когда «санитарка» ушла, Женя сказал:
— У нас осталась ее корзинка и еще сапог.
— Ладно, — сказал Жильцов. — Я сам отнесу.
Он сделал вид, что не заметил понимающего Женькиного взгляда, и заторопился:
— Надо доложить начальнику отряда, заполнить полетный лист и бортовой журнал, вы тут пока начинайте осмотр без меня...
5. Лейтенант Кокорев
Накануне отлета в командировку лейтенанту Кокореву исполнилось двадцать пять. Были телеграммы из Москвы — от родителей, друзей, знакомых девушек, а сам Кокорев отметил это событие в одиночестве: пошел в ресторан «Прибой», пообедал без водки и к вечеру был на аэродроме. Шла отработка ночных полетов. В ту ночь он не летал и тоскливо сидел до рассвета в маленькой комнате отдыха, не зная, чем заняться и куда себя девать. Здесь у него не было не только друзей, но даже знакомых, жизнь как бы начиналась сызнова, и это состояние одиночества было неприятным. Ему было немного жаль себя: в такой-то день — и один, без друзей, без девушек, без музыки, вина и веселья, — ведь что ни говори, дата круглая, четверть века! Обычно в день рождения мать и бабушка с утра пекли пироги, дома было суетно, суматошно, как всегда бывает перед гостями, а потом — ожидание гостей, и вот они с цветами, с гитарами, «расти большой и умный» — как все это уже далеко!
Он смотрел в окно, в ночь, где взлетали и садились вертолеты, и думал, что жизнь сложилась не так, как хотелось бы. Привычка жить легко и порой бездумно, на поводу собственных желаний сменилась жесткой дисциплиной сначала в училище, потом в ВВС и особенно здесь, в погранвойсках, куда он никак не рассчитывал попасть. Приходилось подчиняться. Это давалось ему с трудом, иногда оставляя горький осадок в душе. Одно дело — вкручивать девушкам про всякую там летную романтику, трудности и опасности, и совсем другое — будни, в которых романтики с огнем не сыскать, да еще с таким командиром, как Жильцов.
Сейчас Кокорев чувствовал, что Жильцову он, как говорится, «не пришелся», и старательно делал вид, что не замечает ни его раздражения, ни его неприязни. Конечно, за вечер, проведенный с местной феей, и выпивку придется отвечать. Отношение к нему Жильцова только углубляло то чувство одиночества, которое пришло на аэродроме несколько дней назад во время ночных полетов. Кокорев вспоминал своего командира там, в ВВС, — хороший был парень, свой в доску, и насчет повеселиться не промах, и вообще душа. Не очень разговорчивый, словно бы постоянно занятый какими-то мыслями, Жильцов ничуть не походил на него, и, стало быть, отношения будут складываться по принципу: он приказывает — я исполняю. Все!