— Брусничное? — кивнул на варенье Женька.
— Земляничное, — ответила Людмила.
— А-а, — сказал Женька. — Любимое варенье командира.
— А какой у него размер рубашек? — вдруг спросила Светличная. — И номер обуви. И что он читал в последнее время?
Женька изумленно поглядел на Светличную и понял, что переборщил. Она еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться. И вдруг ему захотелось, чтобы скорее пришла с чайником тетя Катя, — втроем будет уже совсем, совсем другая беседа, а про командира можно будет еще сказать как-нибудь вскользь, будто бы между прочим, даже случайно.
— Может, вам лучше кофе? — спросила Светличная. — Хорошо помогает от усталости.
— Спасибо, — сказал Женька и вдруг нашел, как резко сойти с курса. — Но все равно, знаете, такого кофе, какой готовит мой прадед, вы не пили. Вы были когда-нибудь в Гагре?
Нет, Светличная никогда не была в Гагре.
А Женька рассказывал, что в Старой Гагре, возле причала, под старыми платанами есть маленький голубой буфет — так вот, прадед до сих пор в свои восемьдесят шесть работает там, варит кофе. Одна чашечка — и сердце готово выпрыгнуть. Есть люди, которые едут из Адлера, Сочи или Сухуми специально для того, чтобы выпить чашечку прадедова кофе.
— Так что извините, я лучше чаю, — сказал Женька. — Да мы с командиром вообще предпочитаем чай.
Это получилось просто здорово! Как бы вскользь, между прочим, даже случайно и, главное, уже мягче — «мы с командиром».
— Вы отнесите ему баночку варенья, — сказала Людмила.
Женька замахал руками. Зачем? Тут же он спохватился:
— Зайдет — подарите ему сами.
Он пил чай уже торопливо и уже стыдясь того, что наговорил, и знал, что Светличная решительно все поняла и поэтому старательно прячет глаза, потому что они смеются. «Мальчишка, конечно, мальчишка, совсем щенок, дурак набитый, надо было бы подбить на этот разговор Кокорева, вот он-то сумел бы, конечно. Нет, все-таки это должен был сделать именно я, а не Кокорев, он здесь ни при чем, это только мое дело...»
Тетя Катя снова вышла и вернулась с банкой земляничного.
— Это мое, из лесной ягоды, — сказала она.
— Командир, наверно, больше любит из садовой? — спросила Светличная, и Женька начал хватать чай крупными глотками, чтобы только ничего не ответить ей.
Тетя Катя словно бы выручила его.
— Из садовой их другой товарищ предпочитает. Как его?.. Самохвалов, — грустно сказала она.
— Вы знаете Самохвалова? — удивился Женька.
— Знаю, — отвернулась тетя Катя. — Он у моего сына работает. Двести рублей загнул за воду.
— За какую воду?
Он не сразу вспомнил, что прапорщик, отпрашиваясь у него в город, объяснил: надо помочь одному другу наладить водопровод, поставить мотор, то да се. Стало быть, никакого друга нет, а по вечерам Самохвалов, попросту говоря, зашибал деньгу!
— Так, — совсем как сердящийся Жильцов, сказал Женька.
Чай был допит. Он посидел еще немного для приличия, но пора было уходить. Как он ни отнекивался, банку с вареньем все-таки пришлось взять. Уже на улице он подумал, как будет выкручиваться с этой банкой и, главное, рассказывать или не рассказывать командиру о Самохвалове. Лучше не рассказывать. Он обязательно спросит: «Откуда ты знаешь?» Что тогда отвечать?
Когда он тихонько вошел в комнату отрядной гостиницы, то услышал легкое похрапывание Кокорева. Командир еще не спал. Он сидел за столом и что-то писал, должно быть, письмо.
— Надышался? — шепотом спросил он. — А это у тебя что?
— Варенье, — так же шепотом ответил Женька. — Купил у одной бабки. Твое любимое, земляничное. Помнишь, ты мне говорил как-то...
— Я? — удивленно спросил Жильцов. — Это что-то новое в моей биографии! Ты же знаешь — я вообще не люблю сладкого, так что будешь есть его сам. — И добавил уже по-деловому: — Ты отрегулируй еще раз тяги. Что-то они мне не нравятся...
...И все-таки наутро Каланджи проснулся с чувством удовлетворенности сделанным. Конечно, рано или поздно все всплывет — и про букет, и про варенье, и это вранье. Ну, выдаст ему Жильцов, может быть, пару подходящих к случаю слов. Зато он мог дать голову на отсечение, что сегодня Светличная спала хуже, чем он, — наверняка думала о Жильцове, а именно это, как говорится, и надо было доказать.
С тем же настроением он пошел к вертолету. Утро было холодное, и часовой ходил возле машины взад-вперед, чтобы разогреться. Самохвалова еще не было. Вспомнив о Самохвалове, Женька подумал, что все равно придется рассказать о нем командиру, — пусть решает. И когда Самохвалов с мятым после сна лицом наконец-то появился на площадке, Каланджи сказал ему с неожиданной для самого себя резкостью:
— По-вашему, я один должен ковыряться здесь?