Надо считать, что налетчики являются какой-то новой группой преступников с особой психологией и со своеобразными методами совершения преступления. Многие из них, пожалуй, даже большинство, наставляя на хозяина квартиры шпалер, уверены, что стрелять им, не придется, и что испуганный обыватель сейчас же покажет им, где хранятся у него ценности, и послушно позволит себя связать и запереть или в ванну, или в уборную.
На дознании, а затем на Суде, где они фигурируют, уже как убийцы, они утверждают, что убивать не хотели, и что на убийство вынудила их необходимость самообороны, ради собственного спасения от возможного ареста…
Владлена снова увидела Москву и изумилась. Она уезжала в Берлин помогать немецким рабочим делать революцию за неделю до военного коммунизма в Советской России (тогда же она поменяла свое имя Владислава на Владлену — сокращенно Владимир Ленин, вождь мирового пролетариата).
Теперь все выглядело иначе. Карточки исчезли, люди больше не прикреплялись. Штаты различных учреждений резко сократились, и никто не составлял грандиозных проектов. Пролеткультовские поэты перестали писать на космические темы. Поэт Герасимов сказал Владе: Правильно, но тошно…
Страна с трудом восстанавливала производство. Появились товары. Крестьяне начали привозить живность на рынки. Москвичи отъелись, повеселели. Влада радовалась и огорчалась. Газеты писали о гримасах нэпа.
Влада застывала перед гастрономическими магазинами. Чего там только не было! В кафе на углу Петровки и Столешникова ее рассмешила надпись: Нас посещают дети кушать сливки. Детей она не обнаружила, но посетителей было много, и казалось, они тучнели на глазах.
Влада после приезда в Москву никак не могла определиться — чем же ей сейчас заняться. Она бродила по Москве мимо множества новых ресторанов и шумевших на каждом углу пивных. Оттуда доносились звуки фокстрота, русского хора, цыган, балалаек. Везде рекой текло пиво и портвейн.
Возле ресторанов стояли лихачи, поджидая загулявших, и, как в древние времена Владиного детства, приговаривали: Ваше сиятельство, подвезу….
Здесь же она видела нищенок, беспризорных; они жалобно тянули: Копеечку. Копеек не было: были миллионы, или как их еще стали называть лимоны, и новенькие червонцы. В казино проигрывали за ночь несколько миллионов: барыши маклеров, спекулянтов или обычных воров.
На Сухаревке, куда однажды забрела Влада, она услышала различные песенки, которые возможно лучше всего остального рассказали ей о ситуации в Москве. Она услышала:
Рядом распевали бандитские —
Владу вызвал к себе Серго Орджоникидзе.
— Решили, Владислава, — назвал ее еще старым именем, — направить на ответственный участок работы.
— Опять провокаторы? — спросила Влада.
— Нет. Ты ведь знаешь Илью Фреймана?
— Да, — ответила Влада, не понимая к чему, клонит Серго. — С детства…
— Да, прекрасно, — Серго хитро усмехнулся в усы. — Он сейчас тоже на ответственной работе. Начальником МУРа работает.
— МУРа, — Влада не сразу поняла этой аббревиатуры. — Что это?
— Московский уголовный розыск, — ответил Серго.
— И что? — все еще не понимая, спросила Влада.
— А то, — Серго мгновенно посуровел. — Есть решение направить тебя на работу в уголовный розыск, укрепить этот участок работы надежными кадрами. Товарищи по партии за тебя ручаются.
У Влады глаза вылезли на лоб.
— Да ты что, Серго! — воскликнула она. — Я же ничего в этом не понимаю. Это же уголовный розыск… — продолжила она, но уже заметила нахмурившегося Серго. — Я ведь в основном занималась в партии другими делами…
— Все мы занимались в партии другими делами, — строго сказал Серго. — Партия тебе поручает ответственное дело, и отказываться ты не можешь. Или клади партбилет на стол.