Алексей заметил, что Маяковский ухмыльнулся, вздохнул и, прикрыв рот ладонью, что-то шепотом сказал своим соседям.
Незаметно для Громовержца они втроем поднялись и встали за его спиной. Все трое как на подбор были рослые, с порядочными плечами, с волевыми подбородками, коротко постриженными волосами — на фоне жирного лохматого карлика они смотрелись устрашающе.
— Эти вырожденцы…
Туманный зал залился смехом.
Громовержец, нервно обернувшись, поднял глаза на трех верзил.
Маяковский могучим голосом сказал:
— Продолжайте, могучий товарищ. Три вырожденца слушают вас.
Громовержец в ужасе втянул голову в плечи. Смех зала перешел в громоподобный грохот. Алексей хохотал вместе со всеми. От стоявшего шума, казалось, что вылетят зеркальные стекла, расписанные различными стихами.
Бедняга стал весьма торопливо вскарабкиваться на стул, чтобы сравняться с оппонентами ростом:
— Товарищи!.. Товарищи!.. Я… как всегда… остаюсь… при своем… мнении… Они… эти вырожденцы…
Больше он не мог произнести ни одного слова. Зал, плавающий в тумане, как балтийский корабль, оглушительно свистел, шикал, топал ногами, звенел холодным оружием и алюминиевыми ложками:
— Вон!.. Вон!.. Брысь!.. В обоз!.. В помойное ведро!..
Жирный оратор, тяжело отдуваясь, сполз сначала со стула, а потом с эстрады. Его щупленькая поклонница, всхлипывая, вытирала слезы красными шершавыми кулачками. Губы цвета сырого мяса страдальчески дергались.
— Цилечка, голубонька, не надо… Не надо, — умолял ее Громовержец, сразу очеловечившийся.
Влада вдруг схватила Алексея за руку и потянула за собой. Алексей не сразу сообразил, что она тянет его к столику, куда только что присели трое героев этого представления.
Влада ловко протиснулась по залу и сразу подсела за столик. Маяковский, увидев Владу, совершенно не удивился. А Мариенгоф и Шершеневич скорее удивились, увидев с Владой спутника. Алексей, правда, не понял причину такого удивления. Он практически замер в присутствии людей, о которых говорила вся Москва.
Влада и Алексей поздоровались. Присутствующие ответили на присутствие и как бы оцепенели.
Мариенгоф первым преодолев секундное молчание за столом, и сказал:
— Одной фразой этот болтун мог нас уничтожить.
Маяковский сразу подхватил этот разговорный порыв и спросил Мариенгофа:
— Какой?
Мариенгоф уже преодолел неловкость, возникшую за столом, и теперь весело болтал.
— На его месте я бы сказал так: Аристотель утверждает, что в Эфиопии даже на высшие государственные должности выбирали граждан по росту и красоте.
Влада как-то натужно расселялась, Маяковский мрачновато улыбнулся. Алексей не очень понял смысл шутки и поэтому скромно промолчал и никак не выдал своей реакции на замечание Мариенгофа.
Влада прекрасно понимала состояние находящихся за столом. Во-первых, ни для какого из них не было секретом ее отношения с Мариной. Во-вторых, она прекрасно знала Владимира. Тот никогда не умел смеяться весело и лихо.
— Но ведь для этого надо почитывать Аристотеля, — откликнулся на остроту Маяковский.
— Или хотя бы русские мемуары, — веско сказала Влада.
За столом на секунду опять повисло молчание, и Алексей понял, что причина неудобства, возникающего за столом не в нем, как он первоначально подумал, а во Владе. Хотя в чем она заключалась, он так и не мог до конца понять.
Мариенгоф снова первым преодолел это неудобство и начал рассказывать, как двести лет тому назад ответил совершенно незнакомый Алексею Дмитриевский одному дураку. Спор шел об Атрее, поставленном Дмитриевским в свой бенефис из чего Алексей заключил, что это русский актер, однако он ничего о таком не слышал.
Мариенгоф тем временем продолжал:
— Дурак воскрикнул: Значит, наш Алеша выше великого, Лекона?.. Первейший артист ответил: Ростом, душа моя, ростом выше. Вершка на три выше!
— Вы правы, — сказал Маяковский, — мы сразили гнусняка не первоклассным оружием… Впрочем, наплевать. Лишь бы в дерьме валялся.
— Лезь, Толя, на кафедру, — впервые за всю время в разговор вступил Шершеневич. — Тебе выступать.
Однако прежде чем Мариенгоф успел встать и выйти на сцену, туда легко и грациозно взлетела какая-то женщина в легком розовом платье.
— Кто это? — тихо спросил Алексей, наклонившись к Владе.
— Айседора Дункан, любовница Есенина, — ответила Влада, и показала кивков головы в сторону столика справа от Алексея. Там он неожиданно для себя увидел Сергея Есенина. Этого человека он знал по многочисленным фотопортретам. У Алексея перехватило дух. Шутка ли! Его любимый поэт, здесь! И не просто здесь, а на расстоянии протянутой руки. И как он не заметил его сразу? Хотя, в таком дыму, очень трудно разобрать кто сидит рядом, не то, что за несколько метров рядом.