Этого Неда никогда не смогла бы сделать. Год за годом она пыталась, растянувшись на граните, слушая его голос. В то время как другие сбрасывали воспоминания, как старую одежду, она лежала неподвижно и притворялась. Забудь о вчерашнем и сегодняшнем дне. Забудь о вздохе перед этим вздохом. Она помнила. И когда Отец говорил им забыть некоторые лекции, когда некоторые книги внезапно пропадали из библиотеки, когда некоторые Мастера читали лекции один день, а на следующий исчезали навсегда, Неда тоже их помнила. Каждое слово, каждое лицо. Их и другие слабости Отца; помнить их — позор для претендента.
Но ложь губила ее без возможности искупления. Она была искусной лгуньей — даже безупречной, — потому что всегда без усилий помнила, что именно должна не знать. Но как долго она сможет скрывать отвращение к себе?
Оставшись одна на молитве, она билась головой об пол. В постели она проклинала себя, используя бой-проклятия сфванцкоров, море-проклятия своего отца-ормали и шипящие горные ведьма-проклятия своей матери, чье увлечение заклинаниями чуть не убило Неду и ее брата перед вторжением.
Лучше бы убило. Ибо ее брата, Пазела, унесли в бессознательном состоянии, чтобы похоронить вместе с тысячью погибших в тот день или вылечить и обратить в рабство. И Неда, избавленная Отцом от такой участи, не смогла не предать его.
— Встаньте, мои семь.
Быстрые, как кошки, они повиновались. Все одеты, никто не вооружен: жители Симджы предоставляли посетителям много привилегий, но оружия среди них не было. Отец молча провел их через восточную арку и вдоль мраморной стены к подножию узкой лестницы без перил. На его вершине возвышалась Декларация: высокий пьедестал, увенчанный четырьмя колоннами и нефритово-зеленым куполом, на внутренней стороне которого текучим серебряным шрифтом был начертан Завет Истины. Отец поднялся, а они остались внизу и стали ждать, когда их позовут.
Солнце еще не взошло: его свет касался только вершин далеких гор Симджы, оставляя землю внизу во тьме. Вокруг святилища расположилось на ночь стадо коз, и они все еще медлили, едва шевелясь; в Симджалла-Сити за полями не светилось ни одно окно. Неда прислушивалась к приглушенному реву волн, все еще ощущая их притяжение. Я всю ночь была в море. Я прошла отсюда до прибоя в трансе. Существа роились вокруг меня, рыбы-удильщики и скаты. Ведьма пела заклинания над водой. Мурт-девочка плакала по мальчику, которого любит. Я не должна была помнить.
Она попыталась очистить свой разум для молитвы. Но на последней ступеньке под Декларацией Отец резко повернулся к ним лицом. Его ученики подскочили: утренние обряды не были случайно изменены. Отец свирепо посмотрел на них.
— Вы знаете, как долго они добивались нашего уничтожения, — сказал он. — Вы знаете, какую цену крови мы заплатили, чтобы выжить. Сейчас многое изменилось. Пять Королей Священного Мзитрина долго трудились ради мира с врагом, и они говорят, что, когда сегодня в этом самом святилище наш принц женится на Таше Исик, время боли и смерти закончится. Но я вижу нечто более темное, дети мои. Новая война: короткая, но ужасная, как будто эти несколько столетий войны будут сжаты до одного года, со всеми разрушениями, но без возрождения. Я вижу призрак уничтожения. Вы хотите узнать, где он находится? Тогда посмотрите назад.
Все как один его ученики повернулись. Там лежала гавань Симджы, битком набитая кораблями: их собственные белые военные корабли и дредноуты арквали, крошечный боевой флот острова, десятки судов с правителями и мистиками меньших вероисповеданий — все собрались на свадьбу, которая скрепит мир.
И все они казались карликами по сравнению с Великим Кораблем. «Чатранд», древнейший из древних, кажущийся бессмертным и непотопляемым, созданный забытыми мастерами в потерянную эпоху чудес. Говорили, что нужны по меньшей мере шестьсот человек только для того, чтобы управлять кораблем, что вдвое больше людей могут легко плыть на нем пассажирами, причем останется место для зерна, которого хватит, чтобы большой город пережил зиму, или оружия, которого хватит, чтобы вооружить для войны целые легионы. «Чатранд» принадлежал врагу, хотя и не вражеской короне. По безумной прихоти арквали, считавших, что Великий Корабль является частной собственностью, императору пришлось платить какой-то там баронессе-торговке за право доставить на нем Договор-Невесту.