В общих чертах речь шла вот о чём. Мы застаём этот разговор как раз на том месте, где ленинский задушевно грассирующий тенорок провещал, следующее:
– Русского мужика надо кормить ровно настолько, чтобы он в силах был таскать винтовку и совершать маршевым ходом в сутки километров пятьдесят. Этак то мы и до Индии добежим скорее, чем думаем… Это ещё замечательно, батенька мой, что ему, этому, выдуманному тошнотворным Достоевским, русскому богоносному мужичку, выпала великая честь пойти на растопку великого мирового пожара…
– Оно, конечно, так, – согласился Троцкий, тоже прихрамывая на революционную букву, – но как уполномоченный Наркомвоенмор я вынужден обратить внимание, что растопка-то вся кончается… А мне надо бы поставить для полного успеха ещё мильёна три-четыре с половиной под ружьё. Такой наличности в живой силе по всей России уже не наберётся. Да и ружей стольких нет, надо в бою добывать, а это опять живые расходы. Всё дело может пойти прахом…
– Всё-таки думаешь, Лев Давидович, что могут выкатить нас на тачке, к чёртовой матери?.. Говно оказался пролетариат. Не видит дальше своего носа. Скучно ему умирать, видите ли, за мировые идеалы. Ему милее ковыряться в носу, сидя на печке, как Емеле-дурачку из известной сказки… А ведь это мы покончили с той старой кондовой Русью… с её неукоснительными тараканами, с запечным размеренным в поту и вони развратом… с махровым антисемитизмом, с акафистом, поминками и всем прочим пещерным антуражем… Есть, есть чем нам гордиться… Я так думаю, что чем больше этих мужичков сгинет во имя мировой революции, тем лучше и привольнее станет жить…
– Да, конечно, жалеть их не приходится, пусть мрут, русская баба опять нарожает…
– Нарожать-то нарожает, да уж больно долго ждать. Пока баба революционного бойца выносит, родит и вырастит лет двадцать пройдёт. Да если его ещё не воспитать с пелёнок, он, пожалуй, штык не туда повернёт… Вот в чём беда… А, между тем, чем меньше мы возьмём с собой груза из прошлого, тем скорее и легче построим первое государство с осуществлённым в нём социализмом. Это ведь поистине грандиозно. Впрочем, мне на Россию, знаете ли, наплевать… Это только этап, через который мы проходим на пути к мировой революции…
– Да, но в таком случае мне и нужны новые миллионы бойцов, которые бы, не рассуждая и не жалуясь на судьбу, захлестнули мир. Мне нужно человеческое цунами, способное пошатнуть вселенную… Иначе, как говорил один прежний тоже неплохой генералиссимус, нам карачун выйдет…
Троцкий помолчал немного, Ленин задумался, но видно, что он хочет продолжить чем-то важным.
Мухи, пользуясь моментом затишья, нахально занялись своим скоротечным развратом, жужжа и застревая в вязкой трясине необычайно пышных волос наркомвоенмора Троцкого.
Опытный стрелочник разговорного жанра, Ленин понял, что тут-то и надо перевести разговор на новые рельсы.
Этот момент в нашем правдивейшейшем повествовании и следует считать наиболее решительным, а в судьбе человечества роковым.
Иногда обретают плоть самые дикие фантазии
– Тут меня одна интереснейшая личность посещает, – продолжил Ленин, – она утверждает, что эволюция не только на Дарвина ориентировалась. Он что-то о крысах говорил. Будто они подобны во многом человеку. Ещё говорил, что крысий организм удивительно совпадает с человеческим по составу крови и по структуре тканей, ещё там чего-то… Единственное, будто бы животное, которое обладает абстрактным мышлением и способно накапливать опыт. Потому они так живучи… Он утверждает ещё нечто архиважное, он убеждал меня, что выделил уже некую субстанцию жизни… электричество жизни. Эту недоказанную идеалистическую суть все прожектёры от мракобесия называют душой. И он вселил, якобы, эту душу в крыс, они теперь совершеннейшие люди, только сознанием повыше, потому что им не дано мыслить помимо приказа и идеологической установки… А это как раз то, что нам нужно сейчас, и всегда нужно будет… Главное, что за год своей эволюции они, будто бы, проходят столетний путь. И мы в несколько лет получим требуемые миллионы бойцов, бесстрашных и преданных делу… Крысы станут людьми. И будут они лучше людей. Потому, что у них не будет человеческих слабостей. Не будет сомнений, не будет совести, этого буржуазного пережитка, не будет моральных угрызений, не будет этой их, как её, чести, не будет любви, а будет только ненависть и цель. И без раздумий будут драться эти новые люди за идеалы, которые им можно внушить, например, по радио. Или в кино показать, потому кино является для нас важнейшим из искусств… Это может быть новое беспощадное оружие революции. А, главное, каждый год будет вставать под ружьё столько, сколько за сто лет. Впрочем, я тут не большой специалист…