— О Боже, Себастьян… нет…
Он покачал головой.
— Тогда меня удержала мысль, что лишь оставшись в живых, я смогу отомстить за погибших. Я планировал начать с Синклера Олифанта, но когда добрался до штаба, его там уже не было — отозвали в Англию после смерти его брата. И я занялся французами. Вернулся в монастырь и следил за их отрядом, пока они не оказались в уязвимом положении. Тогда я навел на них испанских партизан. Испанцы знали, что эти солдаты натворили в Санта-Ирии. Их смерть была нелегкой и небыстрой.
— А капитан? — спросила Геро срывающимся голосом.
— Я собирался и его отдать партизанам. Но когда снова увидел, то сорвался и не смог остановиться. Я… забил его до смерти. — Себастьян заметил свои кулаки и заставил себя разжать пальцы. — Конечно, он заслуживал смерти. Но то, что я сделал, было тем же убийством. А когда все закончилось, легче мне не стало. По правде, смерть капитана и его людей точно так же на моей совести, как и смерть невинных жертв Санта-Ирии.
— Это была война.
— Вот уж нет. Это была месть. Погибшие женщины и дети заслуживают справедливости. Но в убийстве настоящей справедливости нет.
Себастьян не пропустил ни грустной улыбки Геро, ни слабого покачивания головой. Для нее граница между правильным и неправильным проходила не там же, где для него. В этом они отличались друг от друга. В этом она оставалась дочерью своего отца.
Он коснулся ее лица, провел кончиками пальцев по щеке.
— Я считаю, что принявшие жестокую смерть от чужих рук заслуживают справедливости. Мы перед ними в долгу. Проблема в том, что, преследуя беспощадных мужчин — и женщин, — я рискую подвергнуть тебя опасности. Тебя и Саймона.
Потом Себастьян рассказал все, что узнал от Нокса, об угрозе, которую могла представлять Присса Маллиган. И попросил:
— Обещаешь, что будешь осторожной?
Геро взяла его руку и поцеловала в ладонь.
— Я знала, чем ты занимаешься, когда шла за тебя замуж, Девлин. Это часть того, кто ты есть… часть того, что я в тебе люблю. Не стану притворяться, будто не боюсь, что с тобой может случиться что-то плохое, — еще как боюсь. Точно так же меня пугает, когда у Саймона лихорадка или колики. Но я не позволю моим страхам мною управлять. — Она криво улыбнулась. — Касательно нас с Саймоном… мы с ним постоянно окружены небольшой армией слуг. Вряд ли мы уязвимы.
Себастьян хотел сказать, что уязвим каждый.
Но предпочел не озвучивать свои страхи.
Глава 30
Пятница, 26 марта
На следующее утро Себастьян первым делом направился к лондонскому Тауэру в хирургический кабинет Пола Гибсона.
Том с лошадьми остался у фонтана возле древней крепостной стены, а Себастьян ввернулся в узкий темный проход, который привел его на запущенный двор позади каменного дома ирландца. Только на этот раз вместо гортанного тенора Гибсона, выводящего застольную песню, из флигеля доносился нежный голос француженки:
— Madame a sa tour monte, mironton, mironton, mirontaine…[39]
Подойдя к открытой двери, Себастьян увидел Алекси Соваж, склонившуюся над каменной плитой, на которой лежало обнаженное вскрытое тело Дугласа Стерлинга. В кожаном фартуке поверх скромного платья, с окровавленным скальпелем в руке докторесса тихонько напевала:
— Madame a sa tour monte si haut qu’elle peut…[40]
— Что вы здесь делаете? — спросил Себастьян.
Даже зная, что она училась на врача в Италии и производить вскрытие ей не впервой, он почувствовал замешательство, застав женщину за мужской работой.
Алекси обернулась. Огненно-рыжие волосы упали ей на глаза, и она отодвинула прядь согнутым запястьем.
— А на что это похоже?
— Где Гибсон?
Она со стуком положила скальпель. Карие глаза этой привлекательной женщины с бледной нежной кожей и прямым носом потемнели от застарелой ненависти. И хотя у Себастьяна была веская причина, чтобы убить ее возлюбленного, он не сомневался, что прощения от нее никогда не дождется.
— Гибсон… — Она замялась, а потом закончила фразу: — Сегодня он не в форме.
— В каком смысле?
— В том смысле, что ваш друг — пожиратель опиума. Не знаю, каким образом до моего приезда он умудрялся выполнять свои обязанности, сохраняя хотя бы видимость нормальности. Но вряд ли ему удастся и дальше продолжать в том же духе.
Себастьян всмотрелся в ее сердитое лицо.
— Вы говорили, что поможете ему избавиться от опиумной зависимости. Но ничем не помогли.
Докторесса взяла тряпку и вытерла руки.
— Пока его мучают фантомные боли в ампутированной ноге, он не сможет отказаться от опиума.
— Вы говорили, что знаете, как избавить его от этих болей.
— Только если он мне позволит.
— А Пол вам не позволяет? Почему?
— Об этом лучше спросите его самого, — Алекси снова взялась за скальпель. — Хотя сейчас вы вряд ли добьетесь от него вразумительного ответа.
Себастьян кивнул на обезглавленное тело.
— Что-нибудь выяснили?
— Немногое. Для своего преклонного возраста Дуглас Стерлинг был здоров как бык. Вероятно, прожил бы еще лет десять, а то и больше, если бы кто-то не вонзил ему нож в спину и не отрезал голову.
— Именно в таком порядке?
— Да.
— Вы уверены?
— Полагаете, я некомпетентна?
«Полагаю, Гибсону ты в подметки не годишься», — подумал Себастьян, но вслух лишь спросил:
— Есть подсказки, кто это сделал?
Губы докторессы изогнулись в натянутой неприятной улыбке.
— У меня сложилось впечатление, что искать такие подсказки по вашей части.
Вид бескровной головы Стерлинга, лежащей в кювете на полке, мгновенно оживил в памяти Себастьяна вчерашний рассказ Нокса — как контрабандист вернулся домой и обнаружил, что жена пропала, а малолетних сыновей зверски расчленили.
Он прерывисто вздохнул.
— Так где Гибсон?
Алекси Соваж покачала головой.
— Вы же не хотите его видеть.
— Не хочу. Но, пожалуй, что должен.
Под его взглядом она приняла непроницаемый вид, скрывая свои мысли. Затем сказала:
— Он в гостиной.
39
40
Вот перевод строк, которые пела Алекси, из альманаха Михаила Попова «Русская эрата» 1792 года: