- Вы напоминаете мне себя самого в вашем возрасте – одинокий книгочей, что всё принимает слишком серьёзно. Я ведь хотел стать преподавателем. Думал провести всю жизнь в Оксфорде, среди книг.
- Почему же вы им не стали? – поинтересовался Клэр.
- Мой дядя внезапно умер, и ко мне перешёл его титул, но не земля. Мне нужно было достичь некоего светского успеха, чтобы не быть баронетом только на словах. Но намного важнее была дочь моего дяди, что остались одна и без денег. Я не собирался жениться – профессия не позволяла, конечно – но должен был приглядеть за Агнес. А потом мы всё-таки поженились, я оставил Оксфорд и стал учится на барристера. Уже через несколько лет Агнес умерла, и я вынужденно вернулся к старой монашеской жизни. Сейчас я понимаю, что тогда был неправ. В вашем возрасте мужчине нужно знать живых людей не хуже, чем мёртвые языки. Вам нужно бывать в театрах и винных погребах, разминать руки на площадках для файвза[57] и попадать в неприятности из-за девушек. Простите, я не говорю о слишком личных вещах?
- Нет, сэр. Я хотел сказать, вы имели полное право на это после… после всего, что произошло. Но мне это не по нраву.
- У вас будет достаточно времени, чтобы жить умом, когда тело одряхлеет.
- Я не хочу жить ничем, кроме ума.
- А вы пробовали жить чем-то другим?
- Некоторым образом, да, пробовал, – Клэр неотрывно смотрел в камин. – И я узнал, что разум – единственное безопасное место, потому что мир не может увидеть, что в нём происходит, и не может высмеять или принизить то, что увидит.
- Вы очень странный молодой человек.
- О, сэр, – внезапно улыбнулся Клэр, – вы и представить не можете, насколько.
- Что же, если я не смог убедить вас не хоронить себя под стопками книг, я хотел бы спросить, что вы имели в виду в вашем последнем письме, когда сказали, что Елена одержала верх в споре с Гекубой в «Троянках»?
Они заговорили об Эврипиде. Потом их разговор перешёл на греческие пьесы в целом, потом на греческую историю. Они сравнивали Геродота и Фукидида, а их обоих – с Тацитом. Они обсуждали вопросы, что никогда не получат ответа – например, Платон или Ксенофон оставил нам более точный портрет Сократа, и что именно происходило на Элевсинских мистериях. Они сражались при Саламине, используя чернильницы и восковые печати вместо кораблей, когда часы начали бить полночь. Оба недоверчиво посмотрели друг на друга.
- Я не собирался оставаться так надолго, – сказал Клэр. – Я не думал, что уже так поздно.
- Я тоже.
Клэр схватил шляпу, потом повернулся к сэру Малькольму и застенчиво протянул ему руку.
- Что же… Доброй ночи, сэр. Я едва могу поверить, что вы простили меня, не говоря уже о том, что оказались таким добрым. Спасибо.
- До новых встреч, мистер Клэр. Вы ещё не искупили содеянное.
- Что… что вы имеете в виду? Что я должен сделать?
- Приходите ко мне ещё. Приходите, когда сможете. Мы поговорим о греках, о законах, о вашем будущем. Вы выбрали себе непростое призвание – вам пригодятся наставления и помощь, если вы хотите использовать ваши таланты в полной мере. Я могу помочь вам.
Глаза Клэра изумлённо распахнулись.
- Сэр, у меня нет слов. Я не мог и думать просить вас о чём-то после…
- Нет, я больше ничего не хочу об этом слышать. Если вы не думаете о себе, подумайте обо мне. Я потерял моего сына дважды. Сперва погибло его тело, а потом и разум – потому что человек, что писал мне, оказался не им. Я беспомощен, и не знаю, какую ещё ложь он мог говорить, и что ещё в нём может оказаться ненастоящим.
- Но почему я?
- Потому что вы писали те письма. Вы – живое воплощение того духа, что я считал принадлежащим Александру. Вы один можете вернуть мне то, что я потерял. Мистер Клэр, у вас нет отца, а у меня – нет сына. Что может быть естественнее, чем помочь друг другу?
- Я думаю, – очень тихо сказал мистер Клэр, – мистер Кестрель подозревает, что это я убил вашего сына.
- Мистер Кестрель подозревает всех. Благодаря ему, я могу подозревать только тех, кого выберу. Так что вы скажете? По рукам?
Клэр сделал глубокий вдох.
- По рукам, сэр.
Они скрепили свой договор рукопожатием. Сэр Малькольм позвонил Даттону и велел взять фонарь и проводить мистера Клэра в конюшню. Когда гость ушёл, баронет снова остался один на один с портретом. Но он больше не был одинок. Только теперь сэр Малькольм понял, что его прошлое уединение было куда глубже, чем он думал. Он никогда не был более одинок, чем при живом Александре.