К концу 2015 года в моей гарвардской лаборатории было получено и опубликовано более половины всех мировых общегеномных данных по древним материалам. Мы открыли, что популяция Северной Европы была замещена восточноевропейскими степняками около 5 тысяч лет назад в ходе массовой миграции18; что 10 тысяч лет назад первые фермеры на Ближнем Востоке были представлены очень непохожими популяциями, которые затем по мере освоения сельского хозяйства распространялись и перемешивались19; что первые переселенцы на отдаленных островах Тихого океана (речь идет, конечно, о людях, появившихся там 3 тысячи лет назад) вовсе не являются единственными предками сегодняшнего островного населения20.
Одновременно я запустил проект по выявлению разнообразия ныне живущих человеческих популяций, и для этого использовался тот же микрочип, который мы с немецкими коллегами разработали для исследования человеческого прошлого. С помощью этого микрочипа мы получили данные по 10 тысячам индивидов из тысячи популяций по всему миру. В результате собралась база данных, ставшая основным источником информации не только для нас, но и для других лабораторий во всем мире21.
Поразительно, с каким высоким разрешением можно теперь, после этого технологического переворота, рассматривать события прошлого. Мне припоминается обед по окончании университета с моим научным руководителем Дэвидом Голдстейном и его женой Кавитой Наяр, оба они учились у Кавалли-Сфорца. Шел 1999 год, то есть дело было за десять лет до прочтения древней ДНК, и мы сидели и фантазировали, насколько точно можно реконструировать давно минувшие события по оставленным следам. Если в комнате взорвется граната, то можно ли будет по собранным ошметкам и следам шрапнели на стенах понять, кто где сидел во время взрыва? Можно ли восстановить вымершие языки, если вдруг найти пещеру, где до сих пор звучит эхо тех давным-давно забытых слов? И вот сегодня ископаемая ДНК открывает возможности для изучения именно таких детализированных связей давних человеческих популяций.
Возможности генетического подхода (изучения генетической вариабельности) для реконструкции событий в древних популяциях превзошли по эффективности традиционные археологические методы, работающие с артефактами, оставленными канувшими в прошлое сообществами22. Это стало неожиданностью практически для всех. Карл Циммер, популяризатор науки из The New York Times, постоянно отслеживающий эту тему, как-то признался мне, что когда первый раз газетное начальство попросило его взяться за вопросы с древней ДНК, он согласился, но только в качестве услуги братьям-ученым, решив, что, так уж и быть, сделает небольшое отступление от своей излюбленной темы – эволюционной физиологии человека. Ему представлялось, что он сможет писать заметку каждые полгода и что через годик-другой открытия в этой области сойдут на нет. А в итоге теперь каждые несколько недель Циммер пишет заметку по той или иной масштабной научной статье, а открытия не то что не кончаются, а, наоборот, ускоряются в революционном темпе.
Эта книга посвящена геномной революции в науке о человеческом прошлом. Геномная революция складывается из лавины открытий, связанных с данными по полным человеческим геномам: то есть когда анализируются не небольшие кусочки генома, как, например, митохондриальная ДНК, а весь геном целиком. Другая часть этой революции обусловлена новыми технологиями, позволившими выделять драгоценнейшую ДНК из ископаемых останков. Я даже не буду пытаться проследить всю историю генетических исследований ушедшего человечества – это десятилетия научных поисков, связанных с анализом различий и в скелетах, и в отдельных малюсеньких обрывках генетических последовательностей. Все эти работы привели к некоторому пониманию популяционных связей и миграций, но оно меркнет перед громадой тех знаний, которые мы получили после 2009 года. В любом случае что до, что после технологических инноваций свидетельства в пользу того или иного исторического сценария основываются на изучении изменчивости в определенных нуклеотидных позициях в геноме. Но все же до 2009 года генетические работы служили лишь скромным подспорьем для главной фигуры – археологии. А после 2009-го полногеномные данные начали расшатывать устоявшиеся археологические, исторические, антропологические и даже лингвистические воззрения, а кое в чем и разрешать давние противоречия между ними.