— «В своих домиках»? — переспросил Кашалот, полагая, что Жолик просто оговорился. — Разве у родителей не общий дом?
— Что вы! — Жолик даже протестующе замахал передними ножками, словно Кашалот сделал невесть какое невероятное, немыслимое предположение. — У отца свой, у матери свой.
— И у моих тоже, рядом стоят, — обронила его подружка как бы вскользь, но видно было, что она делится наболевшим. — Они и познакомились через стенку. Я говорю: «Папа, зачем вам два дома? Отдайте один». А он: «Два надежнее».
— А дома… — снова вступил Жолик. — Хоромы! Шестистенки! Посмотришь — прямо каменный цветок, а не дом.
— Действительно, — согласился Удильщик, не раз видевший на дне поселки морских желудей, — домик Балянуса напоминает по форме тюльпан с шестью лепестками.
— Но лепестки-то известковые! — воскликнула юная поборница социальной справедливости таким тоном, будто с болью уличала близких родственников в присвоении общественной собственности в особо крупных размерах. — Я спрашиваю: «Папа, скажи, только честно, где вы с мамой взяли известь для стенок?» А он: «Химию надо знать, дочка. Известь что содержит? Кальций. А кальция в морской воде растворено сколько угодно, он бесхозный». Я ему: «Папа, что значит «бесхозный»? Ведь он всё равно не наш!» А отец в ответ: «Зато стенки какие — не прошибешь!»
— Знакомые речи, — поддакнул Жолик. — Родителей наших тоже не прошибешь. Отец говорит: «Мой дом — моя крепость». И лежит он в этой своей крепости на спине круглые сутки — ноги кверху, только время от времени крышу раздвигает.
— Ого, как в обсерватории! — заметил Гепард. — Он что, звезды наблюдает?
— Звезды? — Баля презрительно усмехнулась. — Наших родителей звезды не интересуют. Они как крышу раздвинут, ножки в щель высовывают и начинают загребать.
Коапповцы попросили уточнить, что следует понимать под этим словом.
— На ногах щетинки, — пояснил Жолик, — в них всякая мелкая живность застревает: веслоногие рачки, микроскопические водоросли, даже бактерии. Отец поучает: «Балянуса ноги кормят». И мать туда же: «Учись, сынок, что добыл, в дом тащи, а то есть такие недотепы, всё из дому; чужому отдаст, а сам ногу сосет»…
— А меня, — подхватила Баля, — мама всё насчет места наставляет: «На голом месте не поселяйся, только на обжитом. Увидишь поселок балянусов — значит, тут жить можно, раз другие живут». Я говорю: «Мама, но ведь кто-то должен поселиться первым, за кем придут потом другие!» А она: «Конечно, должен, но почему обязательно ты?» Вот и поговори с ними… Всю ночь мы размышляли, спорили — для чего мы живем на этом свете?
— Тоже мне мыслители доморощенные, — ввернул Клей и язвительно повторил: — «Для чего мы живем?» Смысл жизни им захотелось узнать. Да тут и спорить нечего: живем для того, чтобы сидеть на тепленьком местечке и загребать. Миллионы лет балянусы так живут.
Жолик от возмущения даже не нашел подходящих слов для достойной отповеди и только бросил презрительно:
— Эх ты, Клей…
— Это что же, имя у него такое? — заинтересовалась вдруг Сова.
— Нет, прозвище, — сказала Баля. — Вы думаете, зря он со своими усиками носится? На них…
— Ты мои усики не тронь, — сердито перебил Клей, — у самой точно такие же, так о них и говори, а о своих я сам скажу. Так вот, — с вызовом произнес он, обращаясь уже к коапповцам, — место хорошее найти — ерунда, удержаться на нем — вот что главное! А как удержаться? Смотрите: на каждом усике маленький диск. Это присоска. Нашел место — присосался. Но присоски — это так, временно, пока клей не схватит. Только тут голову приложить надо, потому что мы, балянусы, головой приклеиваемся. Видите, у основания усиков, у самой головы, бугорки?
Коапповцы, склонившиеся над головой рачка, подтвердили, что хорошо их видят.
— Это цементные железы, — пояснил Клей, — они клей вырабатывают, и не какой-нибудь, а особенный, он в воде твердеет. А уж как приклеился — всё, намертво: с этого места балянуса зубилом не собьешь! Вот какой у нас клей!
— Кто там сказал про клей?! — раздался вдруг удивленно-радостный крик Мартышки, прозвучавший примерно так же, как, вероятно, прозвучал свыше двух тысячелетий назад ликующий возглас Архимеда: «Эврика!» — «Я нашел!», — когда, открыв свой знаменитый закон, он выскочил из ванны и промчался голышом по улицам Сиракуз…