— Будете что-нибудь?
И сделал вид, что хочет, хлопнув в ладоши, подозвать официанта.
— Я уже заказал кофе, — неохотно отозвался Си-Азалла.
То ли не заметив раздражения Си-Азаллы, то ли заметив, но решив им пренебречь, его визави произнес, удовлетворенно потирая руки:
— Хорошо, хорошо!
И тут же разразился потоком банальностей. Глуп Лаблак не был, скорее его грех заключался в избытке ума. Если он начинал с избитостей, значит, что-то держал в уме. Си-Азалла очень удивился бы, найдись в городе человек, по отношению к которому Лаблак не вынашивал какой-нибудь идеи, в полной готовности тут же пустить ее в дело. Лаблак сразу заговорил доверительным тоном, тоном сообщника; он наклонился к Си-Азалле, бросая косые взгляды по сторонам, как будто в пустом зале кто-то мог их подслушать. Вошел официант с чашкой кофе для Си-Азаллы, и Лаблак заговорщицки умолк. Лаблаку должно было едва перевалить за тридцать пять, но из-за тучности, раннего переутомления, от которого под глазами у него выступили круги, из-за нарочито беспечного, довольного вида он выглядел значительно старше. Начав с малого, с продажи прохладительных напитков, он резко пошел в гору, что застало врасплох лишь тех, кто не знал, с какой напористостью доводит он свои дела до конца.
Лаблак взглядом проводил официанта до двери. Потом заговорил вновь:
— Что вы хотите, друг мой? Мы все расположены помогать нашим братьям, приходить им на выручку; нам только бы подталкивать их вперед, только бы они добились удачи и возбуждали чужую зависть. Для этого мы готовы им подсобить. Но надо же встать и в наше положение. Мы печемся лишь о всеобщем благе. Думаем лишь о своих согражданах, радеем об их выгоде. Если бы люди могли понять наши намерения, узнать, о чем мы хлопочем. Они бы увидели, какая им от нас польза. Если бы они распознали наши цели, дела пошли бы лучше. Мы хотим лишь понимания. Неужели, друг мой, мы хотим слишком много? А ведь это все.
Пока Лаблак говорил, Си-Азалла не проронил ни звука. Однако тот, прикинувшись, будто счел его молчание проявлением сочувствия, продолжил как бы единственно для того, чтобы доставить собеседнику удовольствие:
— Мы готовы предоставить имеющиеся у нас средства для пользы нашего общего дела. Нашим соотечественникам. Мы говорим себе: «Ведь это наши братья! Мы должны помочь им в их нелегком труде!» Они обездолены, разобщены, нам необходимо их сплотить ради их же блага…
И опять он пустился в долгие мудреные рассуждения, вновь и вновь сводя их к одному и тому же, заканчивая почти каждый раз словами: «Если бы люди поняли наши намерения…»
Си-Азалла давно уже его не слушал; сам-то он догадался, куда метит Лаблак. Он, конечно, хочет расширить свое предприятие по производству лимонада, открыть новые филиалы, не нужно официальное разрешение, и он полагает, что Си-Азалла в состоянии ему это устроить или, если просьба уже подана, ускорить ее рассмотрение. Лаблак не хуже других знал о его дружеских отношениях с начальником канцелярии префекта Ваэдом. Но, вместо того чтобы сказать об этом прямо, он напускал туману, прикрывая свои истинные цели покровом ничего не значащих слов — в этом он был не одинок, многие прибегают к таким уловкам, не раскрывают карт даже там, где нет никаких причин что-нибудь утаивать, без всякой необходимости идут на ухищрения, изворачиваются. «Пусть себе изгаляется», — подумал Си-Азалла.
— У нас есть все что нужно — грузовики, конторы, сеть клиентов, налажен сбыт, есть и достаточный опыт. Друг мой, если бы вы знали, в каких условиях нам приходилось работать при… — Лаблак осторожно окинул взором зал и перешел на шепот, — при французах. С евреями сотрудничали. Уже тогда наши братья отвергли наше предложение помочь им. Тогда мы без долгих раздумий обратились к еврею — он тоже делал ликеры и развозил их на трех грузовиках, почти везде у него были покупатели, да и вообще у него было много такого, о чем мы не имели даже представления. Мы и говорили-то несколько минут, он сразу согласился, и мы ударили по рукам; в качестве гарантии он выписал нам чек в полмиллиона. Так-то, друг мой. Вот что значит дошлый человек. Перед такими людьми не стыдно шляпу снять. Толк в делах они знали. С тех пор этот еврей продавал наш лимонад; сам его выпускал, а предпочел продавать наш. Ну что, друг мой? Видите теперь, как поступают те, у кого есть коммерческая жилка? Нам не в чем было его упрекнуть. Да, это был человек особого закала. А наши еще не скоро раскумекают, что к чему, они еще дети. И если они стремятся…