Осман Самед снова уронил руку на книгу, и снова комната погрузилась во тьму. Я умолк. Он уже не глядел на меня, а только кивал головой, как бы выпроваживал меня, и опять углубился в чтение или просто делал вид, что разбирает свои бумаги, письма.
Я прошел сквозь туннель в обратном направлении, визит мой был бесполезен. Вынырнув оттуда и очутившись под палящим полуденным солнцем, я почувствовал себя совсем потерянным. Он ничего не понял из моих слов, это ясно, но я не отчаиваюсь и хочу снова зайти к нему как-нибудь на днях; надо только хорошенько продумать, что ему следует сказать. Тогда я смогу изложить все как следует… А сам ловлю себя на мысли: за это время мне станут известны еще какие-нибудь тайны.
С тех пор, как я побывал у него, стоит мне выйти на улицу, стены тут же смыкаются у меня за спиной — словно угадав мои намерения, они пытаются помешать мне, сделать так, чтобы я никогда туда не вернулся. Но когда, внезапно оглянувшись, я замечаю, что все они преспокойно стоят на своих местах, мои подозрения кажутся мне необоснованными. Хотя вовсе не обязательно быть семи пядей во лбу, чтобы разгадать их маневры.
Правда, взвесив все основательно, нельзя не согласиться, что чувствуют они себя неуютно и все-таки смеются нам в спину. Они поймали нас в свои сети, подчинили себе нашу жизнь. Взять, к примеру, меня — вообразите, я вынужден бегать всюду, едва ли не выпрашивая защиту, которая положена мне по праву, мне приходится совершать чудеса изобретательности только для того, чтобы выжить. На основе собственного опыта я наконец понял причины, которые заставляют их действовать таким образом. Присмотритесь к ним хорошенько, когда они занимаются в городе своим делом, и вы увидите, что они глухи и слепы ко всему, что их окружает, и тогда вам все станет ясно. А ведь это наши стены.