В этот момент Слим сказал:
«Чертов ветер! Он просто спятил, беспутный! Вроде не ночь еще, а пробирает до нутра…»
«Что ты там бормочешь?» — кричу я ему со скалы.
Теперь мы оба должны были кричать во всю глотку, чтобы услышать друг друга, так сильно завывал ветер. Он или вырывал у нас из глотки слова и уносил их с собой, или снова запихивал их в рот, словно ударом кулака.
«Что ты там бормочешь?»
Он ответил:
«Я говорю, что этот беспутный ветер в состоянии пополам переломить человека! Пронизывает до самого нутра! До нутра! Может, разожжем огонь? А? Почему бы немножко не согреться?»
Я ему кричу:
«Ничего не слышу!»
Он еще громче, корчась и дрожа от холода, орет:
«Давай разожжем костер, согреемся немножко!»
Тогда я не выдержала:
«Тебе просто не терпится нажраться свинца! Потом тебе уже не захочется греться!»
Он отвечает:
«Ну, в таком случае не стоит…»
«Солнце уходит за горизонт! — кричу ему я. — Надо собираться в дорогу!»
А он мне в ответ:
«А-а-а! Поганец ветер! Сукин сын!»
«Если мы не пойдем дальше, то превратимся в пыль в этих горах, не забудь!»
«Сволочь эти горы! Сволочь!»
«Нам нельзя останавливаться! Нельзя все время делать остановки, как сейчас!»
«А если серьезно, то когда все-таки, Арфия, мы придем на место?»
«То есть как это когда? Что ты хочешь сказать?»
«Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать! Сколько нам надо еще идти?»
«Нашел подходящий момент для расспросов?»
«А когда такой момент настанет? Тогда, может, поздно уже будет… Мы сейчас одни с тобой здесь в этих горах, Арфия. С нами только господь бог! Так ты можешь мне сказать, сколько нам еще идти? Кто нас услышит, Арфия? Может, весь наш дальнейший путь напрасен. Зачем тратить последние силы? Смотри, та гора нас безжалостно преследует…»
«Знаешь что, скоро стемнеет, и у нас с тобой нет выбора? Надо выбираться отсюда!»
«Кому мы нужны, Арфия?»
«Ну что тебе на это сказать? Может быть, никому! А может, кому-то и нужны!»
Он смеется с презрительной гримасой:
«Может быть!» И его глаза слезятся от ветра, как будто он плачет.
«Слим! Здесь нет никого, кто бы нам это сказал! Значит, тем более нам надо идти вперед, чтобы знать это наверняка!»
«Ты считаешь это справедливым?»
«Но что мы можем сделать?»
«Нам отсюда больше не выбраться…»
«Давай поднимайся!»
«Нет!»
Он сидит какое-то время молча. Смотрит пристально на гору, и в глазах его все еще сильно отчаяние.
«Мы обмануты! — кричит он горе. — Что же теперь будет с нами?»
Эхо отвечает ему:
«Обма-а-а-нуты!.. На-а-ами!»
Он слушает, как по кругу летают на крыльях слова в горах. Сидит не двигаясь. Я махнула рукой:
«Будь что будет!..»
Он продолжает разглядывать эту каменистую местность, заросшую колючками. Он и сам словно застыл, словно окаменел.
«Ну вот и ночь настала!» — говорю я.
Он снова начал хлопать себя по бокам руками, чтобы согреться. Но все еще смотрит перед собой, наблюдая, как тьма спускается все плотнее и плотнее. Вдали уже нельзя было ничего различить, мрак быстро поглощал все вокруг. А он все смотрит и смотрит, и я тоже смотрю, будто наблюдаю за тем, как наступает на нас черная смерть. И не думаю уже ни о чем, ведь ничего все равно изменить нельзя и все идет именно так, как оно и должно быть, именно так, и не иначе, И ночь окутывает нас, а вместе с нами и гору, и в этой кромешной тьме слышно только сумасшедшую пляску ветра, его бешеный свист, которым он потчует нас, ибо не умеет больше ничего другого…
И вдруг Слим говорит мне как-то неожиданно:
«А что, если победа за нами, Арфия?»
Я даже несколько растерялась от подобного вопроса, просто не знаю, что и ответить ему. Говорю:
«Но ведь этого еще не произошло… Ты задаешь слишком много вопросов, Слим…»
А он упрямо, как мул, гнет и гнет свое:
«Ну а если победа будет за нами, какую мы извлечем из этого пользу? Разве не вернется каждый на свое место? Я хочу сказать — на свое прежнее место? Хозяин снова будет владеть фабрикой, а я таскать мешки и ящики с грузом для него? Все как раньше, чего там!»
«У тебя слишком много вопросов. Это ни к чему хорошему не ведет».
«Признаю. Но все-таки мне хотелось бы знать. Это сильнее меня».