Он уже более месяца не был у нас, а потому такой не-
46 Намек на библейскую легенду о Пентефрии, которому был продан Иосиф измаильскими купцами в Египте.
ожиданный и поздний визит мне показался несколько странным.
– Ну хорошо, – доносился до меня меж тем крикливый голос Зуева, он, очевидно, чем-то был сильно взволнован и горячился, – хорошо, я вам докажу, но помните, если это окажется правдой, то и вы должны сдержать свое слово.
Согласны? Сдержите?
– Я уже вам сказала, а что я говорю, то и исполню, –
послышался в ответ голос Мани.
– Помните же, – с какой-то торжественностью воскликнул Зуев,– помните, это не шутка, в этом таится громадное благополучие для нас обоих.
– А для меня? возьмите уже и меня в долю, – крикнул я весело, входя в комнату. Мое неожиданное появление произвело эффект. Очевидно, увлекшись разговором, они не слыхали ни моего звонка, ни моих шагов. Оба как-то растерялись, особенно Зуев. Он сначала вспыхнул до корня волос, потом побледнел, и, когда взглянул на меня, мне почудилась в его лице как бы сдерживаемая неприязнь.
Жена тоже была не то сконфужена, не то чем-то словно бы недовольна. Я сделал вид, что ничего не заметил, дружески пожал руку Зуева и наклонился, чтобы поцеловать жену в лоб, но она слегка отшатнулась от меня, по крайней мере, мне это так показалось.
– Где ты был? – спросила она, подозрительно заглядывая мне в лицо.
Я наугад назвал первую подвернувшуюся мне на язык фамилию, кого-то из наших знакомых. Она ничего не ответила, но как-то особенно недоверчиво прищурилась. Зуев тем временем начал торопливо прощаться, я не удерживал его, и он ушел. Жена предложила мне чаю, но я отказался, сославшись на то, что пил чай в гостях. Я боялся, чтобы за чаем жена не вздумала задавать мне каких-либо вопросов, а потому и поторопился скорее улечься спать.
Я уже засыпал, когда Маня, неожиданно приподнявшись на своей постели, вдруг спросила меня:
– Федя, ты спишь?
– Сплю.
– Не дурачься, я хочу тебя кое о чем спросить.
– Спрашивай.
– Что бы ты сделал, если бы я изменила тебе?
– Отправил бы в участок.
– Господи, – воскликнула Маня, сердито хлопнув рукой по подушке, – что за несносный человек, неужели ты никогда не можешь быть серьезным. Я не шутя спрашиваю, как бы ты поступил, если бы я бросила тебя?
– Для того чтобы бросить, надо поднять, а во мне три с половиной пуда, тебе, пожалуй, не под силу.
– Ты нарочно сердишь меня?
– Нарочно.
– Хорошо же. Я больше не говорю с тобой, но помни, ты раскаешься.
Она помолчала несколько минут, но, видно, ей очень хотелось высказаться, а потому она не выдержала и снова заговорила:
– А если я уйду от тебя, тогда что?
– К кому?
– Это не твое дело, – уйду, оставлю тебя, что ты сделаешь?
– Дам целковый на извозчика, чтобы ты не шла, а ехала;
сдача, если таковая останется, разумеется, в твою пользу.
– Ты это серьезно? – в голосе ее послышалась обидчивая нотка. – Стало быть, я тебе надоела?
– Очень.
– Почему?
– Потому что мешаешь спать.
– Прежде ты так не рассуждал, – уязвила она меня.
– Прежде и ты от меня не собиралась бегать.
– Ты, кажется, меня вовсе не ревнуешь.
– Неужели ты до сих пор в этом сомневаешься? Разумеется, нисколько.
– Значит, не любишь.
– Не знаю, если, по-твоему, ревновать – любить, то не люблю. У каждого свой взгляд на вещи, у мужиков: если муж жену не бьет – значит, не любит. Прикажешь для доказательства любви за косы оттрепать?
– Ты не рассердишься, если я тебя спрошу, я давно все собираюсь, да боюсь – ты обидишься.
– Валяй на здоровье.
– А ты бы согласился на развод?
– За деньги – ни за какие миллионы, а даром, пожалуй, смотря по обстоятельствам.
– Это как же так, по обстоятельствам?
– Если бы я убедился, что человек, которого ты полюбила, достойней меня или не то чтобы достойней, а может лучше моего устроить твое счастье. Тогда бы я, мне кажется, уступил бы. .