Их было много. Молодые, ухоженные, самодовольные. В их глазах — расчет и похоть. Некоторые смотрели на неё так, как будто она вещь, которую можно купить. Другие — как на вызов. Они улыбались, подмигивали, делали пошлые намёки, и каждый их взгляд заставлял Джессику сжиматься внутри.
Она машинально прижалась к Альфреду. Хотелось спрятаться в нём. Исчезнуть. Стать невидимой.
— Потерпи, — тихо сказал он, не глядя.
Она уже не слышала музыки, не чувствовала пальцев на бокале. Всё растворилось в гуле чужих голосов. Всё было не так. Не праздник. А бойня.
Джессику приглашали на танцы. Они улыбались, они брали её за талию, они позволяли себе лишнее. Одна рука была на бедре, другая скользнула ниже, а кто-то прошептал прямо в ухо:
— Хочешь, покажу, как умеют настоящие мужчины?
Её передёрнуло. Её вырвало бы, если бы не самоконтроль. Улыбка дрогнула, и вместо ответа она больно наступила на ногу наглецу и удалилась. Шатаясь.
Альфред всё видел. Но не подошёл. Он ждал. Испытывал? Принуждал? Джессика не знала.
Она вышла на террасу, схватила очередной бокал. Шампанское больше не казалось горьким. Оно стало спасением.
— Джессика… — раздался за спиной голос. Чужой.
Объятие. Тепло дыхания на шее. И в тот момент, когда её кожа покрылась мурашками, она поняла — это не Альфред.
— Ты чертовски сексуальна в этом платье, — прошипел он, касаясь губами её уха. — Маленькая дьяволица…
Её передёрнуло. Она резко обернулась — мужчина, незнакомый, массивный, с жирными руками и пьяным взглядом, ухмылялся, будто всё происходящее — шутка. Грязная шутка.
— Уберите от меня руки! — выдохнула она, отступая.
Но он не отступил. Он шёл за ней, преградил путь.
— Не строй из себя святую. Ты здесь для нас. Такая, как ты, должна быть покорной…
Он схватил её, заломил руку, начал лапать. Она задыхалась. Сопротивлялась. Кричала. Плакала. И с каждой секундой чувствовала, как теряет почву под ногами. Где был Альфред? Он обещал…
Когда он полез к её губам, она влепила пощёчину.
— Нравится грубость? — хрипло прошептал он. — Я могу так…
— Отвали от неё, мразь! — голос Альфреда разрезал воздух, как лезвие.
Удар. Второй. Тело упало, покатилось по плитке. Альфред навис над ним, словно лев над падальщиком.
— Тварь, — прошипел он. — Убирайся, Вудс. Последний раз предупреждаю.
— Она вела себя так, будто хотела, — прохрипел тот, — она… почти была моей…
Следующий удар выбил у него зуб. Джессика вскрикнула. Альфред схватил её, прижал к себе.
— Всё, всё… Тихо, милая. Прости. Прости, что не успел.
Она дрожала. Он держал крепко, но она чувствовала себя разбитой, порванной, осквернённой.
Почему это случилось? Почему она пришла сюда? Почему все так неправильно?
Она была жалкой. Нелепой. Слабой. Всё пошло не по плану.
И тут — голос Дерека. Микрофон. Пауза.
— Мы благодарим всех, кто пришёл разделить с нами этот особый день. И… у меня есть новость.
Альфред взял её за руку.
— Что ты… — начала она.
— Идём. Нужно закончить спектакль.
Её вывели в центр зала. Она еле стояла. Макияж размыт. В глазах — боль и унижение.
Альфред начал говорить: о семье, об ответственности, о будущем.
И потом — кольцо.
Все ахнули. Гости аплодировали. Старсы вошли. Молодёжь визжала от восторга.
А она?
Она стояла и молча умирала.
Он надел кольцо. Он поцеловал её. На людях — жадно, демонстративно. Поцелуй, который должен был стереть всё — но только подлил масла в огонь.
Внутри она кричала.
Он прошептал:
— Всё. Теперь клан — отстал. Мы убили двух зайцев. Можешь пойти к друзьям.
Он поцеловал её в шею. В то самое место, где билось её сердце.
Но сердце билось не от любви.
А от страха.
От ужаса быть запертой в ловушке, из которой нельзя выйти
Она вышла в сад, за угол, туда, где фонари теряли силу и начиналась тень.
Платье цеплялось за ветки, камешки больно впивались в босоножки, но Джессика не чувствовала ни боли, ни холода.
Она просто шла.
Подальше от музыки, от аплодисментов, от их радости, от фальшивых слов и поцелуев.
Когда оказалась одна, всё вырвалось наружу. Беззвучно. Только дыхание сбивалось, как у зверя в клетке.
Руки дрожали. Сердце в груди колотилось, как в последний раз.
Где-то глубоко внутри был крик, но он не вырывался наружу — только сжимал горло, как верёвка.
Она присела на каменную скамью и закрыла лицо руками.
Папа… папочка… если ты меня слышишь… пожалуйста… помоги…
Слёзы текли по щекам — горячие, униженные.