— Джесс! Что это было, малышка? Что… это… было?
— Я… не знаю… — хрипло выдохнула она.
На руках — кровавые шрамы. Зажившие, но грубые, болезненные. Ни одного сантиметра чистой кожи.
Она прижалась к Альфреду. Он пах тем же одеколоном. Тёплым. Безопасным.
— Я нашла это, — прошептала она и сняла с шеи бусы. Руки дрожали.
Стоило деду взять их в ладонь — ей стало легче. Будто неведомый груз покинул её грудь.
— Они не мои… — прошептала. — Постойте… а где монета?
На её месте теперь был кулон. Прекрасный. Мягко пульсирующий. Будто дышал.
Альфред лишь мельком глянул:
— Молодец. Первое испытание ты прошла.
— Испытание? — вскинулся Дерек. — Но это слишком рано. Она только сегодня обрела способность превращаться!
— Я ничего не понимаю, — Джессика обняла себя за плечи. — Объясните мне всё…
— Это не просто монеты. Это метка призрака. Бусы — лишь нить. Они появляются, когда воин готов. А ты ещё не воин. И как они попали к тебе — не знаю…
— Монета выглядела… старой. Очень.
— Потому что она древняя, Джесс, — Дерек сел рядом. — Тысячу лет назад был заключён мир между Светлыми и Тёмными. Но у Тьмы были свои правила — чтобы жить, им нужно было питаться Светом… или уничтожать своих.
— Потому появились воины, — подхватил Альфред. — Специально обученные, с обеих сторон. Если погибал Светлый воин, он становился узником Тьмы. И с недавних пор этот баланс рушится. Призраки нападают. Воины гибнут.
— Когда ты повесила монету — включился таймер. С каждой секундой тот демон рос. Становился злее. Сильнее.
— Я хотел уберечь тебя… — Дерек всхлипнул.
— Не ты виноват. Это всё… моё любопытство, — прошептала она, глядя в окно, где, казалось, в отражении всё ещё дрожало Зеркало.
Её губы дрожали. Шрамы пульсировали живой болью, казалось, они дышали вместе с ней — как напоминание, что всё это было на самом деле. Не сон. Не галлюцинация.
Альфред, не говоря ни слова, опустился рядом и нежно обхватил её окровавленные руки. Его пальцы были горячими. В них чувствовалась мощь, напористость, почти первобытная сила — как у тех, кто умеет владеть и защищать. Он закрыл глаза. Сделал глубокий вдох. Под его кожей дрожала магия. Старая, тяжёлая, исконная.
Он тянул боль из неё — будто чернила из бумаги, будто вытягивал смерть из живого тела.
Но раны не поддавались.
— Дай мне… ещё немного, — прошептал он. — Чёрт, Джесс… держись.
Он сжимал её сильнее, в попытке передать тепло, силу, саму жизнь, но вместо облегчения девушка почувствовала холод. Раны будто змеились под кожей, отвергая его силу. Кожа вспухала от напряжения, и даже самые глубокие рассечения не только не затягивались, а наоборот — словно открывались снова.
— Н-не выходит, — прошептал он, отпрянув. В его глазах застыла боль — не телесная, а мужская, безысходная. — Почему… почему это не работает?
— Потому что ты ей никто, — послышался хриплый голос Дерека, словно удар топора по мокрому дереву. Старик подошёл ближе, вплотную. Его глаза были уставшие, но полные древнего понимания. — Ты — не кровь. Не род. Пока вы не связаны… ты не можешь спасти её.
Альфред выпрямился, будто его ударили в грудь.
— Что ты сказал?
— Слушай внимательно. Есть два способа исцелить духовную рану, подобную этой, — старик говорил медленно, с тяжестью пророка, — через кровь… или через душу. Если бы сейчас рядом был её отец, он бы снял с неё весь этот ужас одним касанием. Кровь — самая старая магия.
Он перевёл взгляд на Альфреда:
— А ты… ты ещё не стал ей ни отцом, ни братом, ни мужем. Ни даже душой, что прикована к её. Пока между вами нет уз, ты бессилен. Это закон. Ты не принадлежишь ей. И она — тебе.
Наступила тишина. Мертвая, плотная, вязкая, как заброшенный колодец.
Альфред отступил на шаг. Его лицо затенилось. Он сжал кулаки так, что побелели костяшки.
— Что, ты хочешь сказать… — тихо начал он, — что если бы я…
— Если бы ты стал для неё тем, кем должен стать… — старик замолчал на миг, глядя в сторону, — ...ты бы смог. Тогда её боль стала бы твоей. Тогда её кожа слушалась бы твоих рук. Тогда её крик стал бы твоим дыханием. Но пока вы не связаны… не скреплены узами… даже смерть будет глуха к тебе.
Джессика сидела, прижав к себе одеяло. В глазах стояли слёзы. Не от боли. От осознания.
Внутри всё колыхнулось.
Он не мог спасти её.
Пока нет.
И, возможно, никогда не сможет, если она… если они…
Альфред поднял глаза на неё. В его взгляде было всё: и страх, и бессилие, и… желание. Он больше не был тем ледяным господином, каким казался в офисе или в доме — он был мужчиной, потерявшим право спасти ту, кого хочет защищать.