Что он сравнивает.
Что где-то глубоко внутри, он всё ещё слышит эхо чужого имени.
Но сейчас, когда её губы горячие, кожа — будто шёлк, дыхание — в унисон с его...
Он больше не хотел слышать ничего, кроме её.
— Это сумасшествие, — прошептала она. — Но не останавливайся.
И он не остановился. Ни на секунду.
Он любил её в воде, потом на песке, прижав к себе, закрывая от всего мира. И если в этом мире что-то имело смысл — то только она. Только её глаза, её стоны, её боль, которая длилась всего миг и тут же растворялась в желании.
Но даже тогда — когда она прошептала "Я люблю тебя, Фредди",
его сердце дрогнуло не только от счастья.
А от страха.
Потому что в этом "Фредди" он услышал всё.
И любовь.
И её веру.
И ответственность.
И то, к чему он… возможно, не был готов.
Он замер. И в её глазах увидел удивление, потом тревога. Он поспешил, словно пытаясь исправить что-то:
— Прости… всё вышло… слишком быстро.
Она улыбнулась, чуть дрогнув:
— Брось. Мы оба этого хотели.
И хотя она говорила это с искренностью, в ней что-то сжалось. Тоненькая трещинка, незаметная снаружи, но уже заполнившая её изнутри.
Потому что она чувствовала — он… отдаляется.
---
Когда он сказал, что забыл о предохранении, всё внутри неё опустилось. Это было не то, что он сказал, а как он это произнёс — отчуждённо, отстранённо. Словно кто-то другой уже говорил за него.
"Он испугался, — подумала она. — Он сожалеет."
И это было хуже боли. Хуже одиночества.
Она отвернулась, чтобы он не увидел, как по щеке скатилась предательская слеза.
---
Позже, когда пришли цветы — белые, нежные, с запиской — она снова расплакалась. Но уже не от боли. А от облегчения.
Может, он не сбежал.
Может, он тоже боится.
Может, просто не знает, как быть.
Но она знала, как.
Она решила не отпускать его. Пока он не скажет прямо. Пока не вырвет её из своего мира — она будет бороться. За себя. За них.
Офис встретил её холодным стеклом и свежесваренным кофе. В этот раз Нора не язвила, а наоборот, вежливо кивнула, предложив напитки — как будто поняла: у этой девушки теперь особый статус.
Альфред стоял к ней спиной, в руках — папка с бумагами. Он что-то бормотал себе под нос, пока не обернулся.
И на миг… он замер.
В её облике было что-то такое, что разом сдуло пыль с его усталости — лёгкая юбка, нежная блузка, аромат духов, запутавшийся в волосах. Она сияла. Слишком искренне. Слишком по-настоящему.
Он улыбнулся, но в его улыбке была тень — будто это сияние только подчеркнуло, как глубоко в нём сидит мрак.
Папка выпала из рук, ударилась об пол. Он даже не заметил. Слишком быстро подался к ней, обнял, прижал к груди. Их губы встретились — сдержанно, почти мучительно, как будто за поцелуем пряталась буря мыслей.
— Привет, — прошептала она, отдышавшись, уткнувшись носом ему в шею.
— Я думал о ребёнке… — сказал он вдруг, и голос его дрогнул.
Она замерла.
Он ощутил, как напряглось её тело. И сразу пожалел. Он не хотел говорить. Не сейчас. Не так.
— Не надо, — она приложила ладонь к его губам. — Давай просто... дышать.
Он кивнул. Потому что иного выхода не было.
---
Весь день они провели за столом, перерисовывая эскизы, вспоминая каждую деталь. Он был сосредоточен, даже весел временами. И всё же — её сердце знало: он не до конца здесь. Иногда взгляд его становился стеклянным, будто он смотрит сквозь неё, сквозь время.
Но она старалась не замечать.
Потому что сейчас он рядом. Он смеётся, когда она рисует смешной ботинок. Он хвалит её. Он шепчет:
— Ты не "неплохо" рисуешь. Ты — невероятна.
И это казалось правдой.
---
Когда он пригласил её к себе — она не раздумывала. Просто кивнула и написала деду короткое сообщение.
"Останусь у Альфреда. Всё хорошо."
---
Квартира оказалась просторной и прохладной. Много стекла, светлых поверхностей, но мало жизни. Джессика сразу это поняла: он жил здесь как гость. Не как человек, у которого дом — это крепость.
— Ты первая девушка, которая сюда пришла, — признался он, налив ей апельсиновый сок.
Она повернулась к нему, скептически приподняв бровь:
— И ты думаешь, я в это поверю?
— Хочу, чтобы ты поверила, — сказал он тихо. И она почувствовала: он не врал. Просто был один. Долго. Слишком долго.
Они ели пиццу, смеялись над дурацкими репликами в фильме. Она впервые увидела его по-домашнему. Не как босса, не как тайну. А как человека, у которого проснулся вкус к жизни.
— Поздно, — пробормотала она, прикрывая рот рукой. — Можно я… в душ?