— Я не знаю, почему ушла, — призналась она. — Наверное… испугалась. Не тебя. Себя. Всего. Я хотела… я думала…
— Не думай. Сейчас не надо.
Он накрыл её ладонь своей и крепко сжал.
— Я люблю тебя, Джессика, — сказал он. Без пафоса. Без красивых слов. Как признание вины. Или как молитву. — Я сам не понимаю, когда это случилось. Наверное, когда ты впервые сказала мне «нет». Или когда я понял, что ты никогда не станешь моей собственностью.
Она смотрела, не мигая. Слёзы текли по вискам.
— Я… тоже…
— Не надо, — он наклонился ближе. — Говори, когда будешь готова. Я могу подождать. Хоть тысячу лет.
Она тихо рассмеялась. Легко. Слабо. И впервые — без страха.
Он вытер ей щёку.
— Я хотел найти тебя. Искал. Ездил. Перелопатил всю грёбаную Орегонщину. А потом я отпустил. Но только внешне. Внутри я... гнил. Понимаешь? Старейшины не пускали меня, я не мог ослушаться их и оставить Дерека разгребать их дерьмо... Но билет до Парижа был куплен в тот же день, когда ты сбежала... На час позже тебя...
— Я спал на твоей кровати. Брал твои вещи. Ты не представляешь, что делается с мужчиной, когда он не может забыть запах девушки, которая его прокляла.
Она не могла отвести глаз.
— Прости…
— Нет. Это я должен просить. Я врал себе. Делал вид, что не чувствую. Но ты была во мне. Как заноза. Как остриё.
Он встал. Прошёлся по комнате. Вернулся. Взял плед. Укутал её. Приподнял подушку. Сел снова.
— У тебя было что-то в руке, — сказал он мягко. — Мешочек. Бархатный. Мы не стали его трогать.
Она вздрогнула.
— Это… от отца.
Он кивнул. Не спрашивал.
— В другой руке была монета. Старейшин. Ещё одно испытание.
Она замерла.
— Нет…
— Не бойся, — он прижал её руку к губам. — Я её спрятал. Ты не пойдёшь туда. Пока не окрепнешь. Я не отдам тебя им. Никому.
Тогда она впервые заплакала. По-настоящему. Тихо. Глубоко.
Он позволил ей. Не уговаривал. Просто держал. Просто был рядом.
— Я теперь твой, — сказал он. — Ты мой предел. Моя боль. Моя радость. Я не знаю, выживем ли мы. Но если да — я хочу, чтобы ты была со мной.
И тогда она, сквозь слёзы, прошептала:
— Я тоже.
Он осторожно наклонился. Коснулся её губ. Едва. Осторожно. Как будто поцелуй может её разбить.
Но она не разбилась.
Она только впервые за долгое время почувствовала: жива.
Ночь опустилась на особняк мягко, как шаль.
Джессика спала почти без снов. Лишь изредка на её лице пробегала тень боли, но дыхание стало ровнее. Альфред сидел у кровати, не двигаясь, как каменный страж. Он боялся даже пошевелиться, чтобы не спугнуть ту хрупкую тишину, в которой она восстанавливалась.
На полу свернулась старая кошка, свернувшись в клубок, у хвоста — котёнок, игриво царапающий подол пледа. Они пришли сами. Как только стало ясно, что Джессика живёт — они нашли её.
Альфред прислонился спиной к изголовью кровати, с закрытыми глазами. Он больше не пытался понять, где заканчивается человек и начинается зверь. Всё слилось в одно — боль, тоска, любовь.
Ночь перевалила за третьи часы, когда он почувствовал движение.
Он открыл глаза.
Сначала показалось, что всё осталось, как было. Но в воздухе что-то изменилось. Стало... гуще. Прозрачнее. Как будто в комнате появилась ещё одна тень. Тень, не принадлежащая этому миру.
Он медленно повернул голову.
Из угла комнаты, где темнота была плотнее, чем должна быть, вышла Пантера.
Без звука. Без дрожи. Она двигалась так, будто всегда была здесь — просто молчала. Глаза её сияли, как два зелёных пламени. Тело струилось, как чёрная вода.
Альфред не дышал.
Пантера подошла к кровати. Коснулась подбородка Джессики своей мордой. Легко. По-кошачьи. Тёрлась, как будто скучала. Потом осторожно лизнула ей нос своим шершавым языком. Тот, кто не знал бы, сказал бы — привиделось. Но Альфред знал: она настоящая.
Она ткнулась ей в щёку, обвила хвостом запястье и… исчезла. Не ушла — растворилась, как дым.
Но Джессика проснулась.
Не от звука. От прикосновения.
Она открыла глаза, и впервые в них была ясность.
— Она была здесь, — прошептала.
Альфред наклонился к ней.
— Кто?
— Пантера, — она смотрела прямо в него. — Моя… она вернулась.
И тогда он понял.
— Ты потеряла её, да? — голос у него дрогнул.
Она кивнула, затаив дыхание.
— После третьего испытания. Я… сдалась. Тогда. Я выбрала остаться человеком. А зверь… ушёл.
Он взял её руку. Кожа — теплее, чем за все предыдущие дни.