Джессика стояла у окна, глядя на старую яблоню, ту самую, под которой когда-то сидел её отец, курил трубку и смотрел, как она играет с котёнком. Сейчас котёнок вырос, гонял по саду бабочек и пытался охотиться на пчёл. Кошка, старая и строгая, лишь покачивала хвостом с веранды, наблюдая за всеми с царственной ленцой.
— Он ждёт тебя, — проговорил Альфред, касаясь её плеча.
— Я знаю, — тихо.
— Он дал нам время. Теперь его очередь.
Комната деда пахла кожаными переплётами, пылью и табаком. Он сидел в кресле, глядя в раскрытое окно, и не удивился, когда она вошла.
Только сказал:
— Я уже начал думать, что ты меня избегала.
— Я просто… — она опустила глаза. — Мне нужно было прийти в себя.
— И ты пришла?
— Не совсем.
Он улыбнулся. Мягко, с грустью.
— Я так и думал. Садись, Джессика.
Она присела напротив. Дед изучал её — не как старейшина, как родной человек. В его взгляде было беспокойство. И любовь. Та самая, которая не задаёт лишних вопросов, но всегда чувствует правду под кожей.
— Париж… дал тебе ответы? — осторожно.
— Не все.
— А как ты оказалась здесь?
Она замолчала. Ком подступил к горлу. Так хотелось выложить всё: про монету, про кости, про боль. Но это была не её история. Её отец оставил ей эту тайну — и она не имела права её нарушить.
— Это… сложно.
— Мм, — дед откинулся в кресле. — Знаешь, твой отец тоже проделывал… подобные штуки. Мы не говорили об этом. Никогда. Но я знал.
Он встал, подошёл к ней и обнял, с большой нежности и любовью, будто она была сделана из хрусталя...
— Спасибо, дед.
Он накрыл её руку своей.
— Только пообещай, что в следующий раз… будешь осторожнее.
После обеда она отправилась на кухню. Китти уже доставала из кладовки корицу, разминала тесто и ворчала, что яблоки «слишком сочные в этом году, значит, будет дождь».
Джессика смеялась. Резала яблоки, перемешивала с сахаром, начиняла тесто. Впервые за долгое время — жила.
Когда они поставили штрудель в духовку, на небе потемнело.
За чаем собрались все: дед, Альфред, Китти, даже котёнок прыгал под столом. Было тепло, пряно, как в детстве. Джессика ела медленно, запивая сладким чаем, и слушала, как Альфред рассказывал смешную историю про свою первую попытку испечь торт.
Внезапно — треск. Мгновение, и дом погрузился в темноту. Свет исчез, электричество вырубилось, за окнами хлынул дождь стеной.
— Придёт буря, — прошептала Китти, — сильная.
Джессика поднялась, пошла за свечами.
В спальне было пусто.
Но… что-то было не так.
Ощущение. Будто в комнате кто-то стоял секунду назад. И снова — еле слышный звон. Монета. Но она лежала в потайной шкатулке. Или… нет?
Её рот открылся для крика, но рука легла на плечо — резкая, тяжёлая.
— Тсс… — Вудс.
Он был промокший, тяжело дышал.
В другой руке — бусы с монетой.
— Прости, красотка, но ты должна пройти это. Ты ведь хочешь выжить?
Он стиснул её запястье, накинул бусы ей на шею.
Монета коснулась кожи.
Джессика хотела сопротивляться — но не успела. Пространство дрогнуло. Потемнело. Комната — исчезла.
В последнюю секунду она услышала, как кто-то кричит её имя. Голос Альфреда, прорезающий бурю.
Она исчезла, растворившись в воздухе. Тень от её тела ещё дрожала в тусклом свете молнии, а потом — ничего.
В ту же секунду Альфред влетел в спальню. Дверь распахнулась с грохотом, словно от удара ветра.
— Джессика! — рык, не крик.
Он обернулся. Сердце сжалось в груди, вцепилось когтями в кости. Комната была пуста. Шкатулка с монетой — открыта. На полу — её свитер, сорванный в спешке. И… запах.
Он остановился. Вдохнул. Медленно. Смертельно.
Чужой запах.
Пот. Жир. Мужской страх, подмешанный к одеколону.
И... гиена.
Ягуар внутри зарычал. Волна огня поднялась в груди, разорвала кости изнутри. Его руки сжались, ногти вонзились в ладони. Лицо исказилось. Губы обнажили зубы.
Он видел это.
Вудс.
Но уже не человек. Его лицо — оскал гиены, вытянутые зубы, мерзкая ухмылка, воняющая предательством. Он увидел, как тот схватил её. Услышал звон монеты.
Ублюдок.
Он зарычал так, что стены задрожали.
— Я разорву тебя. — Голос, чужой, звериный. — Найду. Где бы ты ни прятался. Разорву тебе глотку. Медленно.
Он перевернул стол. Разбил зеркало. Рвал шкафы. Его зверь метался по комнате, не в силах смириться с бессилием.