Он был нежен только там, где боялся сломать. Всё остальное — бешенство.
Он входил в неё, как в спасение. С каждой вспышкой — будто доказывал себе: она здесь, она живая, она моя.
Она выгибалась навстречу, обнимала его голову, целовала в висок, в губы, в шею, чувствовала, как его губы шепчут:
— Ты моя. Моя. Не отдам.
Небо над ними было чёрным.
Листья падали, как прах.
Но внутри неё вспыхивал свет.
Не мистический — настоящий. Оттого, что они выжили, что любовь не проиграла тьме.
Когда всё закончилось, он не ушёл. Он остался, прижавшись щекой к её груди.
Они лежали, укрывшись его порванной курткой, среди холма из листьев и пепла.
А воздух вокруг становился теплее. Как будто осень решила им подарить ещё один день.
Они не сказали друг другу «я люблю тебя».
Потому что это уже было во всём:
в рваном дыхании, в отпечатках на коже, в пепле на губах.
Глава 39
Бусы, в которых живёт судьба
Воздух в особняке был тёплым, неподвижным — как будто всё это время он ждал именно их, молчаливо, терпеливо.
Дерек стоял на крыльце, не выспавшийся, с пледом на плечах и чашкой чая в руках. Увидев их, он не произнёс ни слова. Только чуть заметно кивнул, и взгляд его стал мягче.
Джессика шла медленно. Ноги гудели, но душа была лёгкой.
Рука почти машинально коснулась груди — где под одеждой лежали те самые бусы, что появились у неё впервые перед первым испытанием.
Она тогда не знала, зачем они, откуда, кто их оставил. Но чувствовала: они живые. И что каждая нить — это место для монеты.
На данный момент они были почти заполнены.
— Один кулон, — прошептала она. — Три бусины.
А на пятой нити — пятая монета, привязанная перед этим испытанием, почти вслепую, в страхе, в надежде.
Она достала бусы.
Они были всё те же…
Или казались такими.
Ржавчина, проволока, старая основа, которой не прикасалась рука мастера.
Пять нитей — четыре из них уже отработали своё. И две — оставались:
одна — с пятой монетой,
вторая — пуста, но будто дышит ожиданием.
Но в этот миг произошло нечто.
Как только Джессика вошла в дом — бусы вспыхнули изнутри.
Проволока зашевелилась, как будто в ней пробудился жар. И на глазах, без звука, она начала меняться:
ржавчина осыпалась, старая основа рассыпалась в пыль,
а на её месте появилась тонкая, ровная цепочка из белого золота,
тонкая, как паутинка, но тяжёлая, как древняя клятва.
Между звеньями — вкрапления крошечных бриллиантов, едва уловимых, но живых.
Сами подвески остались прежними.
— Первый кулон — глухой и глубокий, словно тёмное солнце.
— Вторая бусина — переливалась янтарём.
— Третья — синим камнем.
— Четвёртая — жемчужная, почти живая.
— Пятая монета — ещё не изменилась.
Но её свечение усилилось, как будто она вот-вот примет форму.
Джессика взяла украшение в руки. Оно казалось… тёплым. Не от тела. Отнутри.
И тогда она заметила:
две нити.
Та, что держала пятую монету — чуть натянута, дрожит, будто под ветром.
А вторая — пуста.
Но не мёртвая.
Готовая.
Она подняла глаза на Дерека. Он уже смотрел на неё. И когда она прошептала:
— Осталось два,
он тихо ответил:
— Да. И каждый будет труднее предыдущего. Потому что теперь ты ближе к центру.
— К какому?
Дерек молчал. Но глаза его блестели.
— К себе.
Бусы и Сны..,
Ночью Джессике снился странный сон.
Тяжёлый, вязкий, как дым после пожара.
Она стояла посреди пустоты, заваленной сухими листьями, будто в осеннем лесу, которого уже нет. Над ней склонилось небо — небо без солнца, но полное присутствия. И из тени, словно из самой её души, вышла Пантера.
Та, которую она давно не видела.
Та, что была её ипостасью прежде, чем появилась Пума.
Пантера подошла — медленно, с пластичной грацией хищницы, у которой нет причин спешить. Её глаза — как два куска ночи. Она говорила без звука, но Джессика понимала каждое слово.
— Ты уже носила эти бусы.
— Где? — спросила она шёпотом.
— Не в этом веке. Не в этом теле.
— Я не понимаю.
— И не должна пока.
Пантера ткнулась мордой в украшение на шее Джессики — теперь уже великолепную цепочку из белого золота с сияющими вставками. Но в центре всё ещё висела непреобразованная монета. А рядом — пустая нить.
— Ты приближаешься. Но не торопись. Конец — не всегда ворота. Иногда это тупик.