— Ты не одна, — сказала она. — Просто мир хочет, чтобы ты так думала. Он любит ломать тех, кто идёт своим путём.
Джессика сделала шаг назад.
— Кто вы?
— Я — та, чья кровь течёт в твоих венах. Та, чья любовь когда-то разрушила альянсы, но спасла её душу.
Женщина подошла ближе. Холод от её присутствия был иным — не как мороз. Как безмолвие. Как могила.
— Я всё ещё помню, каково это — сделать выбор не в пользу рода, а в пользу сердца.
Глаза Джессики наполнились слезами. Не от страха. От странного узнавания. От боли, которую разделили.
— Почему я здесь?
— Потому что ты носишь в себе не только свою судьбу. Потому что ты пришла за тем, что тебе не принадлежит — и принесла с собой то, что не принадлежит этому миру.
— Игральные кости?
Сара Агата кивнула.
— Они открыли тебе путь. Но за каждый путь платят. Здесь ты заплатишь первым ответом. А потом — выбором.
Джессика опустила взгляд на свою ладонь. Там, где были линии жизни, теперь тлел серый свет, будто её рука была меткой.
— А Альфред?..
— Он не мог пройти. Ему туда, нельзя, где борьба за тебя только началась. А ты… уже в ловушке. Но не в моей. В своей собственной.
Женщина сделала шаг назад, и мир за её спиной словно открыл пасть: бездна, лестница вниз, сожжённые двери, уводящие к тем, кто не ушёл, а остался ждать.
— Пошли, дитя. С мёртвыми надо говорить быстро. Пока они ещё помнят, что такое язык.
Сначала они шли молча. Джессика чувствовала под ногами что-то вязкое — земля будто всасывала её шаги, оставляя следы, которые тут же исчезали. Лес становился гуще, деревья — выше и мрачнее, как колонны мёртвого собора.
Свет исчезал. Остались только серые блики, которые плясали в воздухе, как пепел.
— Здесь я встретила свою смерть, — негромко сказала Сара Агата. — И выбрала остаться. Не из страха. А из вины. И, пожалуй, из любопытства. Ведь не всё, что умирает, становится прахом.
Она остановилась у сухого источника — круг из чёрного камня, над которым дрожала рваная тень. Джессика всмотрелась — и увидела внутри лица.
Многие.
Они были бледными, искривлёнными, как будто кто-то вырезал их из зеркала и искал, куда вернуть. Женщина с белыми зрачками. Ребёнок, тянущийся к матери, которой нет. Старик с зашитым ртом. Девушка, чья кожа была как мокрая бумага.
— Это Риверсы?
С.А. кивнула.
— Те, кто сделал слишком много зла — и не искупил. Род — не только кровь. Это долг. Сеть судеб. Некоторые тянули её к свету. Другие — в бездну.
Она посмотрела на Джессику с невыразимой усталостью:
— А ты стоишь между.
---
Джессика почувствовала, как внутри что-то затрепетало. Сердце? Нет — нечто древнее. Боль? Ближе. Но это была связь. Её суть звала кого-то. Или отзывалась на зов.
…Я рядом…
…Ты жива, и я тоже…
…Позови меня — и я приду…
Пума.
Звук был тихим, как дыхание в забытой комнате. Он прорывался сквозь стены между мирами. Через костяную тишину, через вязкий мрак — будто кто-то всё-таки держал её за руку, даже если она этого не чувствовала.
С.А. остановилась перед высокой аркой — сквозной, как вырезанная в скале рана.
— Здесь ты пройдёшь свою первую пробу. Не бойся боли. Бойся лжи.
— Что там?
— Твоя мать. И те, кто хотел, чтобы ты забыла, кто ты есть.
Внутри было светлее. Белёсое сияние исходило от стен, как будто их покрывал лунный иней. Джессика вошла — и сразу почувствовала укол за грудиной. Боль была не физическая — она отдавала в память.
В центре стояла фигура.
Сперва Джессика подумала, что это она сама. Но нет — лицо было иным. Чуть строже. Чуть выше. Волосы короче. В глазах — нежность и горечь.
Женщина медленно повернулась к ней.
— Мама? — выдохнула Джессика.
Существо не ответило. Оно просто шагнуло ближе — и с его лица начала стекать маска. Словно кожа, как воск, плавилась под взглядом Джессики. И под ней — другое лицо. Пустое. Ложное.
Это был не её мать. Это было воплощение утраты.
Джессика не сказала ни слова.
Женщина тоже молчала.
Они просто смотрели друг на друга.
Между ними — годы. Боль. Вопросы. Обиды.
Нерассказанные сказки. Несостоявшиеся колыбельные. Недосказанное «прости».
Но в этот миг всё улеглось.
В глазах женщины — ни страха, ни прощений.
Только вина, смешанная с любовью.
И горечь, что уже нельзя вернуться.
Джессика не приблизилась.
Но она слегка кивнула.
И этого было достаточно.
Мать кивнула в ответ.
И её образ — лёгкий, прозрачный — растворился, не в свет и не в тьму, а в тишину, которая звучала сильнее любого крика.