А стал — тенью чужого выбора.
Ты хотел убить не ради долга. А чтобы не видеть себя в зеркале.
Селестин дрожал.
— Я не знал, как иначе…
— Ты не выбрал, — произнёс Царь. —
А она — выбрала.
Он протянул руку.
Селестин закричал.
— Прошу… Не сейчас… Не здесь…
Я только хотел быть нужным…
---
Царь не ответил.
И Селестин начал исчезать.
Не быстро.
Сначала — волосы, потом пальцы, потом плечи.
Он тянулся к мечу, но тот исчезал тоже.
— Я… я был… — прошептал он. — кем-то.
И растворился.
---
Царь повернулся к Джессике.
Она с трудом поднялась на локоть. Вся в крови, но глаза живы.
— Ты не убила.
Ты вынесла.
— Я… устала, — прошептала она.
— Но ты — не сломалась.
Ты пройдёшь. Но ты не будешь прежней.
Он исчез.
А Джессика упала на камень.
Всё стихло.
И только три зверя внутри — Пантера, Пума, и человек — дышали в унисон.
Глава 47
Она лежала на камне. Пепел оседал в волосы.
Боль отступила. Внутри было тихо — пума и пантера дышали медленно, как звери в лесу после охоты.
Но мир вокруг менялся.
С потолка зала опустилась цепь, звеня, как колокол на чужой казни.
Она не касалась пола — зависла перед ней, натянутая, живая. И за ней стоял он.
Царь мёртвых.
Его плащ напоминал старую парчу, вышитую пеплом и тенями.
Лицо — скрыто, но оттуда исходил ужас не от вида, а от понимания, что ты — пыль.
На его плечах — два вороньих пера, длинных, как черные копья.
По бокам — шестеро безликих воинов, облачённых в ржавые доспехи.
У них не было лиц, только замки, вместо ртов — печати, на руках — цепи с именами мёртвых.
Один держал ключ. Второй — песочные часы, в которых песок стекал вверх.
Царь заговорил. Голос был не голос, а трещина между мирами:
— Ты бросила кости.
Они ответили.
Ты хочешь знать, чьими они были?
Она кивнула.
Губы едва двигались.
— Эти кости — моя цена.
— Что?..
— Я выменял их. Много веков назад.
Когда у меня была душа.
Царь сделал шаг — пол под ним начал растрескиваться.
— Я обменял своё имя на власть над пределом. Но осталась память.
И кости. Игральные.
В них — путь. В них — выбор.
Их нельзя использовать без последствий.
Он вытянул руку.
На ладони — три кости, вырезанные из обожжённой слоновой кости, усеянные знаками.
— Я отдал их человеку.
Он искал дочь. Искал правду. Он хотел вернуться.
Я дал ему кости — в обмен на его место.
Джессика выдохнула:
— …Томас?
— Он взял кости. Он ушёл. Он не вернулся.
Он передал их тебе, даже не осознав, какую цену тебе придется заплатить...
---
Джессика поднялась.
— Я хочу его увидеть.
Царь молчал. Один из подчинённых за его спиной опустил копьё, и из трещины пола выросли врата — готические, чёрные, с витыми створками, украшенными плачущими лицами.
На перекладине — надпись на мёртвом языке.
Изнутри веяло холодом. Слышно было — шёпот душ.
— За вратами — не время. Не плоть. Только память.
Ты не сможешь дотронуться. Не сможешь остаться.
— Мне хватит взгляда.
Царь кивнул.
Один из воинов повернул ключ в замке. Врата зашипели, как змея, открываясь.
---
Он стоял там.
Томас.
Высокий, в пальто, с уставшими глазами. Его облик дрожал, как отражение в воде.
— Папа, — прошептала она.
Он повернулся.
Улыбнулся. И в этой улыбке была вся любовь, которую он не успел ей дать.
— Джесс…
— Это правда? Кости… Ты отдал…
— Я не знал, — мягко сказал он. — Я только искал способ вернуться. И нашёл путь — к тебе.
Но не назад.
Она сделала шаг — между ними была стена. Плёнка. Как лёд.
Он поднял руку — и она повторила. Пальцы почти соприкоснулись.
— Кто тебя убил? — выдохнула она.
Его глаза потемнели.
Он хотел сказать — но слова рассыпались в пепел.
Губы шевелились, но голос исчез.
— Почему ты не можешь?
— Мой язык… заперт, — выдохнул он. —
Но камера. В офисе. Верхний ярус. Там — всё.
Она кивнула, слёзы катились по щекам.
— Я найду.
— Я горжусь тобой, — сказал он.
И исчез, как дым в холоде.
---
Врата захлопнулись. Цепи завибрировали. Один из подчинённых начал сматывать их обратно.
Царь подошёл ближе.
— Ты получила то, что хотела?
Царь Мёртвых смотрел на неё долго. В его молчании не было укора — только взвешенность, как будто он видел все жизни, которыми она могла бы быть.