— Ты прошла путь не как воин, не как беглец, а как тот, кто видел и остался жив.
Я не даю наград. Но иногда — признаю.
Подчинённый протянул чашу — из чёрного серебра, с узором в виде корней и глаз. Внутри — гуща из цветов и меди, пар от которой пах лавандой и могилой.
— Пей. Это не для наслаждения. Это — восстановление.
Джессика выпила.
Напиток прошёл сквозь неё, как волна.
Жар разошёлся по груди, сломанное — срослось. Зрение — очистилось.
Звери внутри — успокоились, будто легли рядом, впервые за долгое время.
Царь смотрел.
— Мой дом не прощает. Но он уважает тех, кто не пытается солгать.
— Почему ты так со мной?.. — выдохнула она.
Он медленно кивнул.
— Потому что ты помнишь отца.
А те, кто помнят, — не пустые.
— Ты не просила дара, — сказал Царь. —
Но ты прошла путь, что не каждому по силам.
Ты выбрала сердце — там, где другие выбирали власть.
И потому я признаю в тебе сестру.
Он сделал шаг, и за его спиной разверзлись своды, открывая зал, где мерцал огонь изо льда и золота.
Оттуда вышли слуги в плащах из вороньих перьев, неся на подносе одежду — не ткань, а доспех красоты и вечности.
— Облачите её, — велел Царь. — Да будет она той, кто стоит на границе между живыми и ушедшими.
---
На плечи Джессики легло золотое одеяние, расшитое символами жизни и смерти.
Сверху — плащ из меха снежного зверя, лёгкий и тёплый, как дыхание леса.
На голову — корона.
Она была вылеплена изо льда, но не таяла.
На её поверхности — треснувшие зеркала, а в центре — камень, похожий на слезу.
Когда корона коснулась её лба, воздух задрожал.
Все воины опустились на одно колено. Даже ключник.
Цепи замерли. Песочные часы остановились.
Царь сказал:
— Отныне ты — Царица живых и сестра мёртвых.
Ты не станешь здесь править. Но ты будешь помнена.
Во всех временах. Во всех мирах.
Он провёл рукой — и на запястье Джессики возникла нить: серебряная, тонкая, как волос.
— Связь. Если позовёшь — услышим.
— Спасибо, — прошептала она, не смея расплакаться.
Он приблизился.
— Благодари себя, Джессика. Ты прошла — и не предала.
---
И тогда он открыл путь.
Небо треснуло. Лёд на потолке раскололся, и сквозь мрак в зал ворвался свет живого мира.
Царь не шелохнулся.
— Ступай, Царица. Пока ты ещё можешь плакать — ты жива.
Глава 48
Когда замирают звери
Январь сковал особняк льдом. Снег лежал поверх крыш, будто кто-то рассыпал по ним соль молчания. Сад замер. Скрип половиц — редкий. Воздух — с привкусом старой древесины, будто весь дом держал дыхание. Он ждал.
С конца октября Джессика не возвращалась. Испытание, назначенное по древнему обряду, забрало её, как ледяная вода забирает тело: бесшумно, без следов. Сначала ждали. Потом надеялись. Потом начали шептаться.
А теперь пришли они.
---
В гостиной, где когда-то собиралась семья, теперь сидели старейшины клана. Люди в чёрных одеждах, с кольцами, перстнями, с длинными шеями, на которых висели символы власти — и холода. Среди них — Терренс , глава совета, сухой, как обломанная ветка, и ядовитый, как инеевый туман. Он говорил не громко, но так, что каждому было неуютно.
— Дерек, мы здесь не для споров. Прошло три месяца. Девушка ушла на испытание в конце октября. Сейчас конец января. Она не вернулась. Не дала знака. Она мертва.
Старик Нортон стоял у окна, в тяжёлом свитере, с кружкой, в которой давно остыл чай. На висках — иней от дыхания зимы, просачивающейся сквозь трещины в рамах. Он не обернулся.
— Ты не чувствовал. Я — чувствую. Она не ушла. Она ещё есть.
Терренс сложил пальцы на груди.
— Клан не может вечно ждать. Наследство должно быть распределено. Земли. Магия. Артефакты. И да, — он прищурился, — твоего зятя Альфреда следует исключить из рода. Он не защитил её. Он даже не пошёл за ней. Он сломался. А потому — изгнание.
— Замолчи, — тихо сказал Дерек. — Пока ты говоришь, она возвращается.
— Это уже не вера. Это — бред старика.
---
В это время, под гостиной, в глубине подвала, за деревянной дверью с тяжёлым засовом, сидел Альфред Ленг.
Он не знал, что наверху решают его судьбу.
Он не знал, что Джессику уже почти признали мёртвой.
Он знал только одно: он сам — уже мёртв.
Он не плакал. Слёзы закончились в ноябре.
Он не звал. Голос умер в декабре.
Он только сидел. Иногда бил кулаком по камню. Иногда царапал стены. Иногда засыпал в беспамятстве.