Но за спиной стоял Альфред.
Его руки сжимались. Ему не терпелось, до боли в зубах, до зуда под кожей — прижать её к себе, убедиться, что она настоящая, что она не исчезнет снова. Но он стоял. Он ждал, пока её обнимет дед. Он ждал, хотя зверь в нём ревел.
Когда наконец она отступила на шаг от Дерека, Альфред двинулся. Он не спросил. Не сомневался.
Он подошёл, поднял её на руки и понёс, будто это был последний шанс дышать.
Она ничего не сказала — только склонила голову к его груди, где ещё глухо билось сердце.
Он вошёл в комнату и запер дверь на замок.
---
Там, за дверью, кончался мир. Здесь — начинался другой.
Он опустил её на пол, но не отпустил. Смотрел, вглядывался, гладил её лицо пальцами — так бережно, как будто боялся, что его ладонь испортит её кожу. И только потом, по одному, стал снимать с неё груз.
Сначала — корону. Он поставил её на стол, как святыню.
Потом — меха. Они упали на кресло, тяжёлые, как бремя, которое больше не нужно нести.
Затем — платье. Ткань зашуршала, опускаясь по её телу, оставляя кожу открытой для воздуха и для него.
Он не спешил. Каждое движение — как прикосновение к алтарю. Он целовал её плечи, спину, пальцы — не требуя, а отдавая. В его губах не было власти — только нежность, от которой срываются слёзы.
Она обняла его за шею, и он взял её на руки вновь — уже не как уставшую воительницу, а как женщину, которую он любил, любит и будет любить, даже если весь мир снова обрушится.
Они легли в постель, и всё остальное стало тише.
Их дыхание слилось. Вдох — и выдох. Его губы нашли её шею, её ладони — его спину. Он шептал ей, не разобрать слов, только мягкий шорох дыхания. Она отвечала стоном, когда он коснулся губами её груди, её живота, её бедер.
Это было долго, ласково, вкусно, как ваниль и мёд, и каждый их поцелуй был мостиком между разорванными частями их душ. Они смеялись сквозь слёзы, целовались до боли в губах, держались друг за друга, как за берег.
Он вёл её медленно, будто проводил обратно в тело.
Она таяла под ним, как ледяная вода на рассвете.
Их стоны были не громкими — искренними, как молитва, как первая весна после смерти.
Когда всё кончилось, они не спешили говорить. Он просто держал её в объятиях. Её щека на его груди. Его пальцы в её волосах. За окном бушевал февральский снег — но внутри было тепло.
Она была дома.
Он — рядом.
Они — живы.
Глава 51
Звери и кости
Проснувшись среди тишины, Альфред понял: что-то изменилось.
Он лежал рядом с ней, её голова покоилась на его плече, дыхание касалось ключицы, пальцы — его груди. Всё было правильно. Но его зверь — не спал.
Ягуар внутри него дышал тяжело. Тревожно. Слишком чутко.
Он не был напуган — скорее… взволнован.
Сначала Альфред не понял. Потом — понял.
Она была не одна.
Пума — знакомая. Родная. Теплая. Он чувствовал её всегда, как солнечный след на снегу. Но теперь… в ней была ещё одна. Другая.
Что-то тёмное, текучее, ночное.
Пантера.
Он не мог понять — была ли она новой? Или он уже когда-то знал её, забыл и вот снова встретил?
Но сердце его зверя дрогнуло, будто навстречу вышла старая, молчаливая тень из другого времени.
Он перевёл взгляд на Джессику. Она ещё спала. Но веки подрагивали — она говорила с кем-то, даже во сне.
И Альфред почувствовал — пантера смотрела на него через неё.
Не враг. Не подруга. Просто — страж. Молчаливая, глубокая, чёрная, как сама ночь, когда не видно даже света окон.
---
На кухне было по-домашнему тепло. Потрескивал камин, пахло грушевым вареньем и жареными тостами. Китти тихо шуршала где-то за дверью, оставив их вдвоём — как в те самые дни перед балом.
Они сидели друг напротив друга — как тогда.
Только теперь — ближе. Глубже. Настоящими.
Альфред подавал ей чай, кусок тоста, потянулся за мёдом.
— Ешь, Джессика, — сказал он мягко, с ноткой тревоги, — ты за эти месяцы стала легче воздуха.
Она улыбнулась.
— Сначала кормишь ягуара — теперь заботишься обо мне. Надеюсь, мы оба останемся довольны.
Он тоже за тебя переживал, — пробормотал Альфред и коснулся её ладони. — Хотя ты и не заметила, как он чуть не погиб, пока тебя не было.
Они оба замолчали, всматриваясь в чашки.
А потом — она начала говорить.
---
Сначала медленно. Будто вспоминая.
— Я была... в промежутке. Между мирами. Тёмном, белом, мёртвом. Не пустом, но и не живом. Сначала я была одна. Потом пришла Пума. Она злилась, что я ушла, не позвав. Потом я нашла Пантеру. Или… она меня. Не знаю. Она была в Саре Агате. Или Сара была в ней.