Вероятно, предположил Саттертвайт, президент просто не успел подумать об этом. Но он должен был сообразить это сам и уклониться от встречи с Холландером.
Холландер пережевывал мундштук трубки.
— Армия поднята на ноги, я убедился в этом собственными глазами. Но я хотел бы знать, какие приказы ей отданы.
Приказу о защите общественных деятелей.
— Никто еще не выиграл войну, сводя свою тактику к защитным операциям.
— Сенатор, если вы хотите назвать войной то, во что мы втянуты, то первое правило стратегии заключается в том, чтобы не позволить противнику навязать вам те действия, которые ему выгодны. — Он наклонился вперед. — За этим не стоят коммунисты, сенатор. Во всяком случае, признанные коммунистические партии. Вы можете смотреть на всю эту последовательность несчастий, как на ужасную катастрофу — бедствие такое же произвольное, как ураган. Это не…
— Молодой человек, я имел дело с самыми искушенными людьми из живущих на земле. Вы в подметки не годитесь некоторым из них, поэтому ваши старания имеют мало шансов на успех. Все, что я вижу, глядя в ваши животные лица, — это трусость. Трусость и нерешительность. Я даже не замечаю у вас на глазах слез скорби по удивительным, выдающимся американцам, которые были принесены в жертву вашим бесконечным призывам к умиротворению.
— Да, я тоже проливаю слезы, сенатор, но я не позволяю им застилать мой взгляд.
Внезапно, не имея больше сил выносить его, Саттертвайт вскочил на ноги и бросился к двери.
— Я выясню, может ли президент принять вас.
— Займись этим, парень.
Тишина стояла такая, что он слышал, как ручка президента скребет по блокноту.
Тяжелые черты Брюстера побледнели и заострились так, что кожа обтянула скулы. Он мрачно взглянул на него и отбросил карандаш. Руки сплелись в молитвенном жесте.
— Я не думаю, что он сколько-нибудь успокоится.
— Мне удалось выиграть лишь несколько спорных очков. Он туг на ухо, помните?
— Если бы дело было только в этом… — Президент взял сигару и поднялся. Он обошел вокруг стола и остановился, покачиваясь на каблуках. — Он по-прежнему вопит о массовых репрессиях?
— Что-то в этом духе.
— Помести его в этот кабинет на двадцать четыре часа, — пробормотал Брюстер, — и он втянет нас в войну.
— В войну или военное положение.
— Или в то и другое. Он пошлое средневековое ископаемое. — Сигара воткнулась в упрямо сжатый рот, и президент внезапно рубанул ладонью воздух, как будто наносил резкий удар в карате. — Мы не можем допустить этого, Билл. Все идет к тому. Мы просто не можем этого допустить.
— Он первый в порядке преемственности.
— Мы должны вернуть Клиффа Фэрли.
— Это может оказаться невозможным.
— Ты считаешь, что уже совсем не осталось шансов?
— Я думаю, шансов достаточно. Но мы не можем полагаться на них. Гарантии отсутствуют. Кажется, следует действовать исходя из предположения, что мы не вернем его.
Президент не произнес ни звука в ответ, и Саттертвайт, засунув руки в карманы, медленно продолжал осторожным тоном, не связывая себя:
— Господин президент, он, не пригоден для этой должности. Мы знаем это. Мы обязаны устранить его.
— Я жду предложений.
— Двадцать пятая поправка…
— Она не сработает. Он политически нежелателен» но это не делает его непригодным. Мы должны убедить в этом конгресс. За три дня? Нам никогда не удастся. Я не думаю, что ты сможешь доказать, что он действительно ненормальный; вы не можете дисквалифицировать президента только потому, что не согласны с его политической позицией.
— Ему семьдесят семь лет.
— Именно столько было де Голлю и Аденауэру, когда они находились у власти. — Президент наконец повернулся, чтобы зажечь свою сигару. — Нам нельзя тратить время на идеи, которые изначально не будут работать. Черт возьми, за прошедший час я перебрал все до единого возможные и невозможные варианты.
— Может быть, его можно заставить подать в отставку?
— Уэнди? После того, как он почувствовал запах президентства?
— Можно покопаться в его прошлом. Всем известно, что он обманщик.
— Ну это ему на руку, не так ли? Если все уже знают, никого особенно не шокирует, если мы представим им доказательства. Кроме того, возможно, потребуются недели, чтобы собрать воедино все свидетельства такого рода — а впоследствии он, вероятно, попытается составить на этом политический капитал — заявит, что мы пытаемся очернить его. Каждый ненавидит очернителей.
— Вы должны будете стать организатором его кампании, — проворчал Саттертвайт.
— Я уже перебрал в голове все эти мысли. И я по-прежнему не вижу отсюда выхода — за исключением одной вещи. Возвращения Фэрли.
— Мы стараемся, черт возьми.
— Я знаю. — Голос президента звучал слишком резко, чтобы разрядить обстановку, и Саттертвайт кивнул в знак того, что он понял. — Ну, Билл?
Он задумался в поисках ответа. Наконец он поднял руки вверх:
— Есть только один способ. И вы о нем знаете.
— Я знаю?
— Убить его.
Казалось, целая вечность прошла, прежде, чем президент вернулся в свое кресло за столом и раздавил сигару. Наконец Саттертвайт нарушил жуткую тишину.
— Представьте покушение в виде еще одного злодеяния революционеров.
Брюстер медленно, едва заметно качнул головой:
— Видит Бог, я не кисейная барышня. Но я не могу этого сделать.
— Никто не просит вас делать это лично.
— Я скажу по-другому. Я не приемлю этого. Я не вынесу этого. Я не допущу этого. — С напряженным усилием он поднял большую голову. — Вилл, если мы сделаем нечто подобное, какая разница останется между нами и ими?
Саттертвайт снова тяжело задышал:
— Я знаю, я тоже не способен на это. Но мы столкнулись с проблемой. Это выход, вы знаете. И если выбор будет между убийством и разновидностью Армагеддона, который он обрушит на нас…
— Я все равно не сделаю этого.
Все сводилось к вечному вопросу: оправдывает ли цель средства? Саттертвайт повернулся к креслу и провалился в него, одновременно разочарованный и окрыленный порядочностью Брюстера.
Затем президент нарушил молчание.
— Есть возможность, которую ты упустил из вида.
— Да?
— Взгляни сюда.
Президент толкнул блокнот через стол. Саттертвайту пришлось встать, чтобы дотянуться до него.
Отрывистым почерком Брюстера было четко написано:
«Порядок преемственности
? Президент
X Вице-президент
X Спикер парламента
Президент pro tem в сенате
Государственный секретарь
Министр финансов
Министр обороны.
Генеральный прокурор»
— Улавливаешь суть, Билл? Вычеркни Уэнди и кто следующий? Государственный секретарь? Черт, Джон Аркхарт подходит для этой работы не больше Вилли Мейза. Он полный профан. Последние четыре года ты выполняешь его работу. Я бы уже давно вышвырнул его, если бы тебя здесь не было.
Безусловно, так традиционно строилась политика: Аркхарт был дураком, но он помог избранию Брюстера в президенты и получил свою должность при его покровительстве, так же как министр финансов Чейни и некоторые другие. Это было одно из средств, которое республиканцы использовали в президентской кампании: Фэрли высмеял Брюстера за некоторые назначения в Кабинете, и, кажется, люди с пониманием отнеслись к нему.
Год назад Брюстер забавлялся идеей о замене Аркхарта — предварительно предлагая эту должность Саттертвайту; но республиканцы начали нападать на него, и Брюстер был вынужден защищать себя так, что он не только оставил Аркхарта на прежнем месте, но и во всеуслышание заявил о своей вечной поддержке государственного секретаря. Таковы были правила игры.