— Завтра, с утра. Но чтоб наряд как положено.
Векуа больше не били, а наряд прошёл на УРА. Бойцы пахали от души, зная, что завтра, в это время они будут уже шарахаться в городе. Ночью я спал в канцелярии батареи и из-за дверей всю ночь слышались весёлое шарканье тапочек по полу. Бойцы гладились и прощались с армией.
Утром, Беденко построил увольняемых, сдержанно-торжественным голосом поздравил с дембелем, пожелал хорошо устроиться на гражданке. Бойцы занесли в канцелярию несколько бутылок водки, закуску. Тепло попрощались с комбатом и с Богдановым. И что самое удивительное очень уважительно и со мной. Через десять минут расположение батареи опустело, лишь рядовой Векуа, опустив голову, тоскливо сидел на табуретке около своей кровати — Ведь он тоже должен был увольняться со всеми.
А пока было моё обещание уволить его 31 декабря в 23:45.
На следующий день прибыли с учебки сержанты и комбат получил право первого выбора. Нормальные ребята попались. А ещё через три дня в Ленинской комнате сидело 23 молодых солдат, прибывших служить с родного села Героя Советского Союза старшего лейтенанта Борщик.
Новобранец из Москвы
Дело было вечером — делать было нечего. Но и в нашем кадрированном полку, вечер можно было провести приятно и со смыслом, или же без оного. Скинулись мы — я, командир второго дивизиона, со своим комбатами и с комбатами первого дивизиона, которыми я тоже временно командовал по причине «ваканта» командира первого дивизиона. Купили пива, рыбки, кое-что ещё на стол и решили уже не формально пообщаться. Так сказать, немного расслабиться. И вот в этот пикантный момент, когда ты первую кружку вожделенно подносишь ко рту, тебя срочно вызывают к командиру полка.
Чёрт..! Сегодня полкового совещания не было и неожиданный вызов пакостно предполагал такой же неожиданный приказ с таким же дурацким сроком выполнения — К утру…, К понедельнику и что самое хреновое — НЕМЕДЛЕННО.
Командир, вальяжно раскинувшийся в кресле, принял доклад о прибытии и кивнул — Сядь.
— Боря, у тебя ведь все бойцы на дембель ушли? — Полу утвердительно и полувопросительно спросил командир, приподняв одну бровь.
— Так точно, товарищ подполковник.
— То есть ты сейчас — Гол как сокол и нищий, как вошь в кармане латыша…
— Так точно, товарищ подполковник… Примерно так. Заколебала эта нищета. Задумал тут с комбатами обновить всю экипировку и мат базу на оба дивизиона… Короче, заколебались резать чертить, клеить…, ну и так далее. А что у вас вариант с бойцом есть.
Командир аж встрепенулся в кресле:
— Во…, что значит опыт и профессионализм. В точку, Цеханович, смотришь. Есть боец и как вы артиллеристы любите — из интеллигентной семьи, умный, рисует и красиво пишет… Может ещё пляшет и классно поёт? Отдаю…, как от сердца отрываю… Себе б такого забрал…, но помня о любимой артиллерии… Правда, насчёт пляшет и классно поёт я только что сам придумал. Но всё равно — боец есть.
Но вот такая командирская щедрость, мне не совсем понравилась, а сделав поправку на многолетний опыт и профессионализм, который как говорится — не пропивается — НАСТОРОЖИЛСЯ. Потому что такой флакон, в котором всё вместе — и умный, и рисует и красиво пишет, да ещё из интеллигентной семьи, в армии просто не существует, да при том, что его не забирают себе, а наоборот отдают. Явно флакончик-то битый…
Командир уловил мою настороженность, засмеялся:
— Да ладно, успокойся… и колючки из глаз убери. Завтра пойдёшь в 276 полк и заберёшь его к себе.
— Есть, товарищ подполковник, — я поднялся, — разрешите идти?
— Да куда ты помчался? Сядь, — с досадой воскликнул командир, — тебе, что не интересно какую подляну подсовывает родной командир полка?
Я внимательно посмотрел на командира. Был он нормальным командиром, грамотным и справедливым, проявлял заботу о своих подчинённых и пёкся за полк. Пользовался заслуженным авторитетом в офицерской среде и что немало важно, допускал обсуждение своих приказов, правда, только в разумных пределах. Даже можно было слегка и эмоционально поспорить с ним и попытаться переубедить его и развернуть ситуацию в другую сторону. Но если ты «зарывался» случайно, или переходил некую незримую границу, либерализм прямо выдувался из командира насквозь и тогда приказ выдавался жестяным голосом, а ты стоял по стойке «Смирно».