Виньело пошарил у себя в объемистом кармане блузы и достал прожженную трубку.
— Эта дама вполне нас удовлетворяет, — сказал он. — А теперь я предлагаю выпить за родича нашего, гостеприимного хозяина Абдаллу-Бен-Сид-Мустафу! За которого из двух? И за того, и за другого. Я плохой революционер, а потому не разбираюсь вполне — который из двух лучше. Во всяком случае — тот, которого я видел у m-me Мопа, весьма живописен и еще более остроумен. Он заставил смеяться весь Париж. Это чего-нибудь да стоит. Одним ударом он спутал всю игру. Переменил маски. Заставил плясать фокстрот нагишом на глазах у всех. Это гениальный комедийный автор. Второй Бомарше! Уверяю вас, друзья — для того, чтобы подготовить революцию во Франции, прежде всего нужно заставить ее смеяться! Наш смех похож на гильотину: те, над кем нам случилось посмеяться, уже не встанут. Их можно считать мертвыми. Я пью за Абдаллу-Бен-Сид-Мустафу — революционера и комедианта!
— Вы забываете Коростылева, — подхватило несколько голосов, — русского эмигранта, веселого самоубийцу!
— Я готов выпить и за Коростылева, — согласился Виньело, расплескивая вино в высоко поднятой посудине, — тем более, что он напомнил нам о стране, в которой давно уже раскусили таких молодчиков, как Лагиш. Марсельский скетч Коростылева стоит того, чтобы за него выпили!
— Ура!
Все поднесли к губам свои стаканы. Но внезапно Этьен остановил их резким взмахом руки.
— Трр! Стоп! одну секунду внимания! Взгляните, сеньоры, на столик, что стоит особняком у окна со всем нам знакомой зеленой занавеской. Вы видите? Там сидит господин, хранящий торжественное молчание и предпочитающий нашему обществу дрянной листок «Action Frangaise». Я спрашиваю его, почему он не присоединится к нам и не подымет вместе с нами стакан вина? Отвечайте, m-r, если вы не хотите быть изгнанным из нашего общества!
Виньело принял угрожающую позицию. Он вскочил на стул, одной ногой упираясь о край стола, — оливковая блуза его раздулась. Все обернулись в сторону незнакомца.
Одинокий посетитель медленно опустил газетный лист, который он перед этим читал, и со спокойной улыбкой на широком гладко выбритом скуластом лице в свой черед взглянул из-под густых бровей на шумную компанию. Вся его приземистая тяжеловатая фигура, облаченная в мышиного цвета драповое пальто, не проявила ни малейших признаков удивления или беспокойства. Напротив того, незнакомец улыбался все шире и благожелательней. Он точно принимал приветствия.
— Эй, вы! — крикнул Виньело еще громче. — Это относится к вам! Потрудитесь отвечать.
— Охотно, — тотчас же произнес незнакомец, сложил аккуратно газету, помедлил немного и только после этого заговорил отчетливой, резкой скороговоркой — точно рассыпал по мраморной доске свинцовую крупную дробь. — Вы пьете за двух арабов и одного русского, заставивших, по вашим словам, смеяться весь Париж. Я не присоединяюсь к вашему тосту. Я не пью ни за одного, ни за другого, ни за третьего, ни за всех вместе. У меня нет охоты и средств тратиться на вино по пустякам.
— Объяснитесь.
— Выражайтесь яснее!
— Черт с ним! Это иностранец. Оставьте его в покое.
— Нет, я предоставляю ему слово, — покрыл отдельные выкрики и общие возгласы голос Виньело. — Выкладывайте ваши аргументы!
— Их у меня немного, — спокойно возражал незнакомец. — Первый из них всем известен: смеется тот, кто смеется последним. Если смеется парижская улица, то это еще не значит, что смеется трудящаяся Франция. Второй из них тот, что названные вами лица, подобно вам, художник Виньело, — бунтующим одиночкам, — только лишь сумели показать оборотную сторону медали того, что привыкли называть «республикой», умело выдернули у шулера крапленую колоду, я же хотел бы выпить за тех, кто ударит по этой медали и растопчет обе ее стороны под своими ногами. Вот те-то и будут смеяться последними. Гарсон, не откажите мне дать пол-литра и самого лучшего! К сожалению, я не могу угостить всех. Ванбиккер не предоставил мне этой возможности, хотя мы и убили его сегодня своим смехом. Но я не унываю и надеюсь, что ваше вино не покажется вам особенно кислым, если вы замените ваш тост моим… Итак, за тех…