Поэтому Лиля сидела в зале, шёпотом болтая с подружками под неодобрительные взгляды классной руководительницы, стараясь не обращать внимания на всё нарастающую боль. После концерта девочки собирались погулять, но Лиля отказалась идти с ними, потому что к тому моменту уже начала догадываться, что происходило. Но говорить им не стала. Вдруг бы оказалось, что она ошиблась, но прослыть врушкой ей не хотелось.
Но да, придя домой, она поняла, что оказалась права — у неё начались первые месячные. Одноклассницы, у которых они уже были, а таких пока было три, рассказывали об этом с таким стыдом. Как будто они сами их у себя спровоцировали. Или как будто это было наказание за какой-то страшный проступок.
Лиля так вести себя не собиралась. Она пошла к маме и совершенно буднично попросила прокладку. И мама отреагировала так же буднично. Про прокладки Лиля знала от одноклассниц. А вот о том, что можно было попросить ещё и таблетку, она понятия не имела. Поэтому просто свернулась на своей кровати, обняла себя руками и принялась страдать.
Она даже не помнила, как заснула. Пришла в себя, когда мама укладывала спать Тиму. Тогда мама и заметила, как плохо ей было, и сама предложила таблетку. Лиля приняла её, но всё равно то и дело просыпалась ночью от боли.
Утром её разбудил Матвей. Резко распахнул дверь в их с Тимой комнату, проорал, чтобы она немедленно подняла задницу с кровати. Это Лиля с трудом разобрала то ли сквозь сон, то ли забытье от боли. И при этом сумела вспомнить, что сегодня утром они должны поехать на дачу.
Родители решили, что эти выходные — отличный повод уже открыть сезон. В целом, открывать сезон скорее всего пришлось бы именно Лиле. У папы никаких выходных по факту не было, он бы всё равно работал за ноутбуком, только был бы раздражён больше, чем дома, потому что с интернетом на даче были проблемы. Мама в основном бы готовила и следила за Тимой, который в силу возраста ничем заниматься не мог.
А Матвей, ну... Из него помощник был так себе. И Лиля совершенно не понимала, почему его за это не ругали. Её тоже не то что бы сильно ругали, но всё же делали ей замечания, как будто прополка и полив грядок должны были стать главным делом её жизни, поэтому она обязана была достичь в этом мастерства. А вот чем хуже работал Матвей, тем меньше к нему лезли. Мама буквально махала на него рукой, а он только посмеивался ей в лицо. Может быть, поэтому они так и наседали на Лилю, иногда думала она. Поняли, что старший оказался полным неисправимым дураком, и из него уже человека не сделать, поэтому проще не обращать внимания. И она тоже старалась игнорировать его издёвки. Но чем старательнее она это делала, тем сильнее он пытался её задеть. Но выбора у неё всё равно не было — дать ему отпор она не могла. А если и пыталась, то мама тут же ругалась на неё. Что-то о том, что ей себя так вести не положено. Лиля не понимала, что это означало, и имело ли какое-то отношение к её будущей карьере дачницы.
Но теперь ей точно полагался отдых. Она даже с кровати встать не могла. Да что уж там, на другой бок перевернуться, чтобы посмотреть на вход в комнату, удалось только с кряхтением. Когда она всё же смогла посмотреть туда, то Матвей уже ушёл, закрыв дверь. Кажется, из кухни доносился его голос. Потом всё затихло, дверь резко открылась. В комнату зашла мама. В первую секунду на её лице было сильное раздражение, но потом она увидела Лилю и, видимо, поняла или вспомнила, что с ней случилось.
— Очень плохо? — спросила она, подойдя к кровати.
Лиля слабо закивала. Мама подошла ещё ближе и положила руку ей на лоб.
— Дать ещё таблетку?
— Вчерашняя не помогла.
Мама издала какой-то неопределённый звук.