Парень выбросил руку, словно дразня Асафа, пробуждая его к жизни, и Асаф отступил назад и чуть не упал. Двое других завопили от удовольствия. Они всё время кружили вокруг них, прыгали и носились совсем рядом. Один из них дал Асафу подзатыльник. Большой сразу остановился, сделал это своё движение пальцем, как какой-нибудь киношный предводитель мафии, и сказал, что, если кто-то из них вмешается, то он, Герцль, лично его уничтожит. От этой странной порядочности парня Асаф, несмотря на усыпляющий страх, почувствовал, как у него душа уходит в пятки.
Но в эту минуту парень двинулся вперёд, не очень резко, скорее наоборот, с какой-то профессиональной деловитостью, его согнутая в локте рука захватила шею Асафа с такой страшной силой, что Асаф, который и сам слабаком не был, даже не представлял, что такая бывает. Он стал медленно сгибать Асафа. Асаф ощутил жар чужого тела, который поднимался, как из печки, и запах дыма из подмышек, позвоночник Асафа заскрипел, жизнь медленно выдавливалась из его тела, глаза перестали видеть.
И вдруг парень отпустил его. Асаф стоял, оцепенев от боли, голова его кружилась от удушья, он почувствовал, что тот поворачивает его к себе лицом, мягко, как медсестра в поликлинике, которая показывает, как держать руку для укола, он прямо подготавливал Асафа к чему-то, что сейчас произойдёт, думал Асаф и не в силах был ничего изменить, ни отодвинуться, ни убежать, и тогда тот коротко и ясно двинул ему коленом по яйцам. А когда Асаф согнулся с громким стоном, он снова наткнулся на то же колено, разбившее ему нос.
Прошло неизвестно, сколько времени, и странный чертёж, дрожавший перед его глазами, который вначале казался детскими каракулями на голубой бумаге, потихоньку сложился в ветки куста, под которым он лежал.
- Какое умер, чего умер, - издалека услышал он голос, - только рожа разбита.
- Не рожа, придурок. Это нос. Смотри, сколько крови.
Асаф поднял руку, одну из рук, лежавших возле него, которая весила тонну. Он медленно разлепил пальцы, это тоже заняло немало времени, и дотронулся до носа. Нос был очень мокрый, полный незнакомых бугорков. Он нащупал ноздри и всё остальное. Рту тоже досталось, верхняя челюсть болела и гудела. Один зуб вверху сбоку слегка шатался.
Но почему-то, без всякой логики, он почувствовал облегчение.
Возможно, потому, что всю жизнь боялся драки с таким арсом. С кем-то, над кем нет Бога, как говорил Носорог по другому поводу. И от страха он начал бояться всех арсов, даже тех, которые были намного меньше и слабее его. Как будто заранее смирился с тем, что нет у него против них никаких шансов, и что он всегда будет унижен. Хотя Асаф не раз дрался с ребятами из своего класса, он знал, что они такие же, как он, и что всегда будет какой-то последний закон, которого они не нарушат в драке; но арсы – он обходил их далёкой дорогой на улице, не приближался к ним в клубах по пятницам и не отвечал, когда оскорбляли его или его друзей. Он научился ходить мимо них прозрачной, не обижающейся походкой, и однажды в автобусе встал и вышел, когда один из них велел ему встать и выйти. Он даже не возражал. Встал и вышел. И не было дня в его жизни, чтобы не помнил жара того унижения.
А сейчас всё было уже позади, и, сбитый с ног и помятый, он всё же как бы немного освободился от этого. Он не знал точно, что, но что-то произошло, и он только что преодолел большое препятствие, отравлявшее ему жизнь.
- Ну, чего испугались, в натуре, - сказал длинный, - пошли. – Они собрались уходить. Асаф встал. То есть, подтянул верхнюю часть туловища и почти сел. Бешеный мотоциклист гонял внутри его головы, как по отвесной стене.
- Мне нужна собака, - сказал кто-то рядом медленным и низким голосом, кажется, на иврите, и похоже, это был сам Асаф.
- Что я слышу? – остановился длинный. Медленно повернулся. Асаф попробовал сфокусировать взгляд. Может, там уже было двое длинных? Длинные повернулись к нему, медленно сливаясь в одного. Асаф напрягся и увидел, что Динкин ошейник снова крепко зажат в большом кулаке. Её голова была фактически привязана к его ноге.