Открыл другую тетрадь, более позднюю. Полистал. Закрыл. Её странная фантазия не оставляла его. А может, она всё-таки немного права? Если она совсем ошибается, то откуда у него это ощущение в сердце, похожее на ожог, где-то далеко-далеко?
Он перевернул лист: Но она некрасивая. Некрасивая. Неважно, что все говорят, почему они её обманывают. Лиат как-то сказала ей, года два назад: "Сегодня ты почти красивая". Для неё это был самый большой комплимент, потому что "почти" доказывало, что это правда. Но, когда она думает об этом сейчас, ей хочется кричать из-за того, что внешняя красота определит её судьбу!!! (Но она и вправду красивая, запротестовал Асаф, вспомнив, как описала её Теодора, и даже тайный агент был вынужден признать это; Асаф немного пожалел её и, вместе с тем, почувствовал странное облегчение, именно потому, что, может быть, она не такая уж ослепительная красавица.) ...После школы она пошла в кафе "Итра". Там была одна пожилая женщина, лет сорока, примерно. С прямыми короткими волосами до шеи, в чёрных очках, толстых и не модных, и с совершенно ужасной кожей. Сидела и мешала ложечкой кофе, наверно, полчаса мешала и не пила. Но она не мечтала, потому что у неё был нервный взгляд. Потом она вынула книгу, о которой я подумала, что она на английском, и ещё полчаса, не меньше, читала, но когда я, проходя мимо, заглянула, то увидела, что книга на иврите! И что она читает её задом наперёд! Я записываю в памяти, что всё полно тайн. Я уже не так наивна, как в детстве, и знаю, что у каждого человека свои тайные игры. И ещё одна мысль с сегодняшнего урока физкультуры: что была какая-то мутация, что вся одежда на свете исчезла, испарилась и всё, нет одежды! И все должны были бы ходить голыми везде, в рестораны, в школу, на концерты. Бррррр! Кстати о женщине в кафе, она выглядела, как журналистка или судья. Она понимает, что такой будет она сама лет через двадцать пять, как умная и печальная судья, рядом с которой никто не садится.
Асаф сидел смущённый. Одно дело открыть чей-то дневник, чтобы найти подсказки, которые приведут к нему. И совсем другое дело так заглядывать в душу. Но это заглядывание уже делало своё дело. Что-то было там, в словах, в грусти, в одиночестве, от чего Асаф не мог отделаться. Он открыл другую тетрадь, потолще. Будь у него несколько спокойных дней, он бы сел и всё прочитал. От начала и до конца, проникая в её жизнь. Но Динка снова забеспокоилась, и он сам, из-за того, что нашёл в дневнике, испытывал нетерпение и ещё больше стремился наконец-то добраться до неё. Поэтому, поспешно пролистав, он перешёл к другой тетради, увидел изменившийся почерк, более взрослый, уже не было нарисованных улиток на полях. Он замешкался перед ещё одним листом, исписанным зеркальным почерком: 3.3.98 И. и А. всё время над всем смеются. Они обладают той лёгкостью, которой нет у неё. Раньше и у неё она была. Когда была маленькая, она почти уверена, что была. И. и А. тоже не всегда были такими весёлыми. Но они как бы умеют играть и "роль весельчаков" тоже. Может, у них это действительно по-другому, потому что у них нет того, что есть у неё. Сегодня мысли особенно черны. Везде крысы. Что случилось? Ничего. Нужна причина? Вчера была у Тео, и они разговаривали о фильме "Небо над Берлином". Какой божественный фильм! Если она вырастет, она будет снимать сюрреалистические картины, в которых всё возможно. Эта идея, что ангелы могут ходить среди людей и слышать их мысли. Ужасно здорово. (И просто ужасно). Был большой спор, есть ли жизнь после смерти, или нет. Т. не верит в Бога и всё равно убеждена, что есть, и что её жизнь в "юдоли плача" не имеет смысла, если нет какой-то гарантии жизни после этого. Я сидела тихо и послушно, пока она не кончила говорить, а потом сказала, что у меня всё наоборот! То есть, что мне необходимо знать, что жизнь только здесь, и не дай Бог, чтобы было переселение душ!!! Только представить, что придётся пройти через это всё ещё раз!
Он захлопнул тетрадь, как будто заглянул в открытую рану. Его больше не сбивали с толку внезапные переходы между "я" и "она". Эта Тамар, она такая – он искал, но не находил слово. Такая умная, конечно. И грустная, очень, и без всяких иллюзий. Берётся голыми руками за электричество. Её грусть не была обычной грустью, такой, которая знакома и ему тоже, из-за поражения "Апоэля", допустим, или плохой отметки. Это была грусть совсем другого рода, как у стариков, которые уже всё знают о жизни. У Асафа тоже иногда бывали проблески такой грусти, но он не умел описать её словами и предпочитал даже не пытаться, потому что, если формулируешь что-то словами, это остаётся навсегда, как приговор тебе; но если бы Тамар была здесь, он говорил бы с ней без страха и попробовал бы, наконец, назвать это по имени, то, что подстерегает за тонким занавесом жизни, обыденности и семьи и даже за самым крепким маминым объятием. Он не любил эти мысли; они окутывали его иногда, когда сидел один в своей комнате или ночью, перед тем, как заснуть. Эта мысль охватывала его внезапно, случалось, что он падал, будто опускаясь прямо в разинутую пасть.
А Тамар – он чувствовал, что она говорит о тех же самых вещах. И что она единственный человек в мире, который так ясно и разумно сказал ему что-то об этих увёртливых и пугающих вещах. Он сидел, раскачиваясь и ударяя кулаками по коленям, раз за разом закрывая тетрадь и открывая снова, будто закрывая и открывая плотину, регулирующую поток, разливающийся в тетрадях и в нём, и, хотя ничего вокруг, в мире за зарослями кустов, не изменилось, Асаф был до ужаса потерян, паря в космическом пространстве, как одинокая человеческая крошка, отчаянно желая знать, что ещё одна человеческая крошка парит где-то там, в пустых просторах, и зовут её Тамар.
И ещё он знал, ни на мгновение себя не обманывая, что разница между ними в том, что она, как видно, не боится этих мыслей или, по крайней мере, не бежит от них, тогда как он всегда только заглянет и убегает, вспомнит и забывает. Она говорила о своих чёрных мыслях, о крысиной шайке, как о старых знакомых. Иногда даже с улыбкой и ему казалось, что ей чуть ли не доставляет странное удовольствие их вторжение. Когда он увидел страницу, на которой она сто раз, как в наказание, написала слово "странная", ему захотелось перечеркнуть её крест-накрест и написать сверху "редкая". Если я приведу ей Динку, думал он с жаром, как же она обрадуется! И ему хотелось сделать для неё что-то большее, чем это, намного большее.
Он встал. Сел. Закрыл, открыл. Всё тело его кололо и горело. Динка следила за ним взглядом, ему казалось, что она ищет глазами его глаза: теперь ты понимаешь, о чём я всё время говорила? Вдруг ему захотелось встать и идти. Он должен был бежать. Разрядить бурление в крови. У него вдруг появилось много слов, они кипели у него в голове. Потому что она была ещё какая-то, Тамар – не просто умная, не просто грустная, не просто редкая. Она была волнующая. Вот то слово, которое он искал и вдруг нашёл, то, что его мама любила говорить, посмотрев хороший фильм: "Ах! Это было так волнующе!" И само это слова в устах его мамы волновало его ещё тогда, когда он не совсем его понимал; и в том, что писала Тамар, он точно ощутил это волнение, будто кто-то сильно перемешивает всё, что у него в сердце, в голове, во внутренностях.
Динка залаяла. Время не ждёт, время не ждёт! Он продолжал перескакивать с тетради на тетрадь, сердце его опускалось от понимания, что не успеет прочитать всё. Добрался до Тамар-пятнадцатилетней: здесь всё вдруг пробудилось. Исчезла угнетающая грусть. Он вдруг увидел радостную девочку. Весёлую даже. Как здорово, обрадовался он и тут же слегка остыл: похоже, из-за её дружбы с Иданом и Ади. Их имена заполняли листы, особенно имя парня: Идан сказал так и сделал так, Идан сообщил, что... Асаф догадался, что, наверно, Идан и есть тот парень, гитарист, которого она ищет. Она казалась совершенно влюблённой в него. Он продолжал читать и, читая, ощутил между строк, что Идан не предан ей по-настоящему, что он немного играет ею, а, может, и той второй, Ади, что, если он и любит кого-то, то только себя, и его удивило, как Тамар этого не чувствует, почему она не читает то, что сама здесь пишет! Скажи мне, Динка, как она, с её умом и требовательностью, может восхищаться этим Иданом?!