Последние слова она добавила уже без иронического тона, а с оттенком настоящего упрека.
---------------------------------------------------------------------------------------------
Тот злополучный выходной Дениса, когда я впервые прочитала его переписки, я пережила с трудом. А когда на следующее утро он ушел, из меня фонтаном прорвались сдерживаемые прежде эмоции. Только затих шум его шагов по лестнице, как я заплакала, а когда он вышел из подъезда, плач уже превратился в задыхающиеся рыдания. А потом пришла Марина. Чтобы успокоить меня и помочь, как она делала всегда.
— Да… Совсем, ты, моя дорогая, с катушек съехала, — сказала моя любимая и единственная подруга, глядя на меня, размазывающую по опухшему лицу слезы.
Я что-то прорыдала ей невнятное в ответ.
— Ну-ну… — обняла она меня и успокаивающе похлопала по спине, — Марина пришла, Марина сейчас разберется. Вытирай глазки, улитка ты моя, и рассказывай все по порядку.
---------------------------------------------------------------------------------------------------
Марина замолчала, собираясь с мыслями, и мы продолжали обе молча сидеть прямо на полу. Затем она положила руки на мои колени и продолжила, глядя в глаза.
— Послушай. Ты знаешь, что я понимаю такую ситуацию, как никто другой… — тут она грустно усмехнулась, а я опустила глаза...
-------------------------------------------------------------------------------------------------------
От ласкового голоса подруги я снова расплакалась.
Марина цокнула языком и замолчала, рассеянно переводя взгляд то на меня, то на ноутбук и окружающие его предметы.
— Некогда нам реветь, — наконец произнесла она, — У нас работы непочатый край...
________________________________________________________________
Я ехала, а воспоминания все проносились и проносились у меня в голове, вызывая то слезы, то улыбку. Наконец, я прибыла на место назначения.
У ворот кладбища, как обычно, продавалось много цветов. Я выбрала самые красивые, ярко-красные. Вскоре нашла нужный мне участок, огороженный зеленой оградкой, со стоящими рядом небольшим столиком и скамейкой. На памятнике с крестом на верхушке была фотография красивой, улыбающейся девушки.
Я постояла снаружи участка, охватывая взглядом такое знакомое место, смущенно подмечая, что пора уже привести его в порядок. Не то что бы выдернуть всю траву — Марине никогда не нравилась голая земля на кладбищенских участках. Ей нравилась, когда землю покрывает трава, растущая естественным образом. Ведь что плохого тут в траве? Лучше живая трава, чем голая земля и искусственные цветы. Марина даже могла бы пошутить, что трава подходит под цвет ее глаз. Однако подрезать траву, сделав ее короче, стоило бы. А может, и покрасить ограду — в желто-зеленый цвет, например. Пусть все здесь будет под цвет ее глаз.
Я положила пакет с покупками, которые я приобрела перед поездкой сюда, оставив в руках только цветы, открыла калитку высокой оградки и наконец зашла внутрь.
— Привет, Марин, — сказала я, положив руку на памятник.
Зажмурившись, я стала ждать, испытывая страх перед тишиной, боясь, что не услышу больше ответа.
— Надо же, какие люди решили меня посетить, — послышался деланно равнодушный голос рядом.
Я открыла глаза и с облегчением улыбнулась. Марина стояла возле памятника, опираясь на него спиной и скрестив перед собой руки.
Я не могу знать в действительности, настоящий ли она призрак или просто плод моего воображения, порожденный чувством глубочайшей вины и утраты. Может, ее образ — это защитная реакция моего мозга, сформированная в тот день, когда моей жизни возникла угроза из-за депрессии. Других призраков кроме нее я не вижу, но и мысли о том, что Марина — результат моего умопомешательства, я стараюсь прогонять прочь, пусть даже в глубине души и понимаю, что такое возможно.
Когда-то я потеряла свою лучшую подругу, практически сестру, больше чем сестру — и в этом отчасти всегда буду винить себя. Именно я с ней ругалась в тот вечер рядом с дорогой, именно я не оттолкнула ее с траектории потерявшего управление автомобиля. Именно я, серая мышь, осталась тогда жива, а моя яркая подруга, похожая на радужный фонтан, на искрящегося феникса, на танцующее пламя... ушла.
Марина — мой лучший и единственный друг, кем бы она ни была на самом деле. И даже, если я ее вижу из-за какой-то «поломки» в голове, не значит ли это, что она все еще жива — жива в моем сердце. И это для меня как целительный бальзам.
— Опять задумалась, на тему привидение я или твой глюк, — Марина закатила глаза, — тебе ещё не надоело? И прекрати уже себя винить. Ты что, пришла ко мне спустя столько времени для того, чтобы опять прежней ерундой на мозги капать?