– Если мы не поспешим, толстуха оставит нас без ужина, – прервал его лейтенант, поднимаясь на ноги и надевая фуражку. – Идем, идем, Литума, надо подкрепиться. У меня от подобных происшествий всегда разыгрывается аппетит. А у тебя?
Лейтенант говорил заведомую ерунду, потому что харчевня доньи Адрианы была открыта до полуночи, а теперь было не больше восьми. Однако Литума понял, что лейтенант сказал эти слова, только чтобы не молчать, и, видно, на душе у него так же смутно и тревожно, как и у Литумы. Он поднял с пола недопитую Алисией бутылку и поставил ее в шкаф, рядом с другими. Боррао Салинас, старьевщик, каждую субботу забирал у них пустую посуду. Они вышли, заперли за собой дверь. Лейтенант пробурчал, что заставит Рамиро Матело, провалившегося невесть куда, отдежурить в субботу и воскресенье. На небе сияла полная луна, голубоватый свет ее заливал улицу. Полицейские шли молча, козыряя и кивая в ответ на приветствия сидевших у своих домов семейств. Вдалеке слышались усиленные репродуктором голоса мексиканских актеров, женский плач – и все это шло на фоне ровного гула прибоя.
– Ну что, Литума, охренел малость от того, что пришлось услышать?
– Да, малость охренел, – кивнул полицейский.
– Я ведь говорил тебе: на этой нашей службе многому научишься, друг мой Литума.
– Как в воду глядели, господин лейтенант.
В харчевне сидело за ужином человек шесть знакомых. Полицейские поздоровались, но сели отдельно. Донья Адриана, не ответив на их «добрый вечер», внесла миску с овощным супом, брякнула перед ними тарелки. На лице у нее было написано крайнее неудовольствие. Когда лейтенант осведомился, в добром ли здравии она пребывает и не от недомогания ли так скверно настроена, хозяйка рявкнула:
– Хотелось бы знать, какого черта торчали вы сегодня на скале?!
– Мы получили сведения о предполагаемой высадке контрабандистов, – не моргнув глазом ответил лейтенант.
– Ничего, когда-нибудь за все придется ответить, предупреждаю.
– Спасибо за предупреждение. – Лейтенант улыбнулся и, громко чмокнув губами, послал ей воздушный поцелуй. – Кр-ра-савица моя.
VII
– Руки стали как грабли, – пожаловался лейтенант Сильва. – Ни одной ноты не взять. В училище, бывало, раз услышу песенку – готово, запомнил навсегда. А сейчас вот даже «Косточку» не могу наиграть.
Он и в самом деле несколько раз начинал и сбивался. Иногда струны под его пальцами завывали пронзительно, как одичалые коты. Литума, думая о своем, слушал лейтенанта вполуха. Они сидели на берегу, на кусочке пляжа, с обеих сторон отгороженном волнорезами. Было уже больше двенадцати – возвещая конец смены, прогудела сирена на сахарном заводе. Рыбаки давно вернулись, вытащили свои лодки на берег. Стоял там и «Таларский лев», а владелец его, дон Матиас Кьерекотильо, покуривал вместе с полицейскими, пока двое его подручных готовили баркас к новому выходу в море. Муж доньи Адрианы также хотел узнать, правда ли то, о чем судачит вся Талара.
– А о чем судачит вся Талара, дон Матиас?
– Вы, дескать, нашли убийц Паломино Молеро. Лейтенант ответил так, как сегодня с утра отвечал всем, ибо целый день люди останавливали его на улице и спрашивали одно и то же:
– Пока ничего определенного сказать не могу. Скоро все узнаете, дон Матиас. Потерпите, ждать осталось недолго.
– Дай-то бог, дай-то бог. Хоть бы раз в жизни правда одолела тех, кто всегда берет над ней верх.
– Это кто же, дон Матиас?
– Зачем спрашивать, сами небось знаете не хуже меня. Те, за кем сила. Важные птицы.
Раскачиваясь, словно стоя в своей пляшущей на волнах лодке, он вошел в воду, проворно перескочил через борт. Не скажешь, что чахоточный с кровохарканьем: для своего возраста еще очень коренаст и крепок. Может, донья Адриана насочиняла себе всяких ужасов насчет его болезни? А вот знает ли он, что лейтенант обхаживает его супругу? Если и знает, то никак этого не показывает. Литума заметил, что рыбак всегда очень учтив с его начальником. Наверно, с годами человек перестает ревновать.
– Важные птицы, – вслух размышлял лейтенант, опустив на колени гитару.
– Ты думаешь, Литума, это они подкинули гитару к дверям участка? Это они преподнесли нам такой подарочек?
– Нет, не думаю, – отвечал Литума. – Гитару нам оставила дочка полковника Миндро. Помните, она сама говорила – гитара у нее?
– Верно… Однако это еще не доказательство. К гитаре не приложено ни записки, ни карточки. И совершенно неизвестно, принадлежала ли эта гитара Паломино Молеро.
– Вы меня разыгрываете, господин лейтенант?
– Вовсе нет. Я пытаюсь тебя развеселить, а то вон ты какой скучный. Что это с тобой? Гражданский гвардеец всегда должен быть бодр и весел, как молодой бычок.
– Вы ведь тоже не в себе, разве ж я не вижу? Лейтенант вымученно рассмеялся:
– Ты прав, Литума. Не в себе. Однако по мне не скажешь, а вот ты сидишь как на панихиде. С чего ты так перетрусил, а? Того и гляди, в штаны наложишь.
Некоторое время оба молчали, слушая рокот прибоя. На берег накатывали не волны, а высокие валы. Луна светила так ярко, что на склоне холма, рядом с подмаргивающим маяком, ясно вырисовывались очертания домов, где жили американцы и служащие нефтяной компании, и отрог запиравшей бухту горы. Обычно все восторгаются луной в Пайте, но здесь она куда круглей и ярче – такой Литума никогда еще не видел. Таларская луна. Он представил, как Паломино Молеро в такую вот ночь приходил на этот самый пляж в компании растроганных летчиков и пел:
Вечером Литума с лейтенантом смотрели аргентинскую картину с Луисом Сандрини в главной роли; зрители помирали со смеху, а они даже не улыбнулись. Потом они имели беседу со священником падре Доминго. Он просил полицейских припугнуть местных волокит, пристававших к девушкам из церковного хора, отчего многие мамаши перестали отпускать своих дочерей на спевки. Лейтенант пообещал при первой возможности установить у церкви пост. Потом они вернулись в участок и обнаружили там гитару – ту самую, что сейчас лежала у лейтенанта на коленях. Очевидно, гитару принесли, пока они ужинали у доньи Адрианы. Литума, не задумываясь, объяснил ее появление так:
– Хочет, чтобы мы вернули гитару матери Паломино. Алисии после наших рассказов жалко ее стало, вот она и расстаралась.
– Это по-твоему, друг Литума. А как на самом деле – нам неизвестно.
С чего это лейтенант заговорил таким ерническим тоном? Литума прекрасно знал, что начальнику его вовсе не до смеха, что с той самой минуты, как он подал рапорт, его снедают тревога и страх. Не потому ли и оказались они на берегу в такое время? Молча, думая каждый о своем, пришли они к морю, глядели, как рыбаки готовят снасти, выходят на лов. Видели, как в открытом море мелькают огоньки на переметах. Когда они остались вдвоем, лейтенант стал перебирать струны гитары. Может, это от страха не мог он наиграть ни одной мелодии? Наверно, от страха, хоть он и пытался скрыть его за напускной шутливостью. Впервые за все время, что они прослужили вместе, Литума не услышал ни одного упоминания о донье Адриане. Он собирался спросить лейтенанта, можно ли будет отвезти гитару донье Асунте в Пиуру, доставить ей это утешение, как вдруг заметил, что они не одни.
– Добрый вечер, – произнесла тень.
Она возникла так внезапно, словно вынырнула из пучины, соткалась из тьмы. Литума вздрогнул, но не сказал ни слова, только широко раскрыл глаза. Нет, ему не померещилось: перед ними стоял полковник Миндро.
– Добрый вечер, господин полковник, – ответил лейтенант, вскочив с перевернутой лодки. Гитара скатилась с его колен, и Литума увидел: лейтенант дернулся, то ли собираясь выхватить пистолет, то ли хотя бы расстегнуть кобуру, висевшую у него на правом боку.